Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

— Товарищ лейтенант, мы закончили... Разрешите людям отдохнуть. Двенадцать часов без отдыха...

— Помогите третьему отделению, они еще не справились. Когда закончите, отдохнете, — сказал Ержан.

Какибай потоптался на снегу, повернулся к солдатам:

— Идите в третье отделение. Как видно, у них свой порох весь вышел.

Солдаты неохотно ушли.

— Что пишет Марияш? — спросил Ержан.

— Вчера сразу три письма получил, — ответил Какибай.

— Марияш тебя крепко любит?

— Как не любить? Она ведь жена мне.

— И ты ее любишь?

— А кабы не любил, не женился бы, — Какибай оперся на лопату, вытертую до белого блеска. — Я даже песню ей посвятил.

— Песню?! — удивился Ержан. — Вон что! Ты, стало быть, не только бывший тракторист, но и композитор... А нам почему не споешь?

— А вы разве не слышали? «Калкатай» — называется песня. — Какибай, вдруг осмелев, предложил. — А если нам собраться сегодня всем взводом и спеть казахские песни? Все на душе полегчает...

— Верно говоришь, — согласился Ержан. — На войне песня — не последнее дело. За беседой дорога короче, а с песней работа лучше спорится. Организуй вечером.

Ержан зашагал по траншее, проверяя работу солдат. В последнее время он чувствовал себя спокойней, мучительное ощущение раздвоенности прошло.

Траншея внезапно стала мелеть.

«Чей это окоп, какого отделения? — возмутился Ержан. — Кажется, Добрушина». Пройдя дальше, он увидел работающих солдат. Максим Добрушин, сидя на бруствере, курил цигарку.

— Почему у вас окоп мелкий?

— Людей маловато, — Добрушин вскочил и бросил цигарку.

— Командир дивизии отдал приказ рыть окопы в человеческий рост.

— Да как-нибудь схоронимся и в таком. Людей маловато. Устали люди.

— Прекратить болтовню! Сегодня у нас есть возможность вырыть глубокие окопы. В бою этой возможности не будет.

Только теперь Ержан заметил, что позади Добрушина, прячась за его спиной, стоит Уали. Лопаты у него не было.

Добрушин, обернувшись, поглядел на него. Его взгляд говорил: «Делать нечего. Придется тебе, ваше сиятельство, поковырять землю». Ержан, отходя, приказал:

— Молдабаев, подойдите ко мне!

Еще вчера, прибыв во взвод Ержана, Уали понял, что дал маху. Ему казалось, что он снова легко завоюет этого прямодушного парня. Уали был разбит и несчастен, он искал сострадания и защиты. Но Ержан держался отчужденно. Казалось, он запер на замок свою душу.

— Отправляйтесь в отделение Добрушина, — сказал вчера Ержан с таким видом, словно перед ним был простой солдат. — Там получите боевое снаряжение. Я прикажу выдать вам автомат.

Уали не осмелился возражать. Каким тоном Ержан говорит с ним! И теперь эти слова: «Молдабаев, подойдите ко мне!»

— Я вижу, вы не работаете, — сказал Ержан. — А Добрушин не решается приказать. Но вам придется, Молдабаев, работать наравне со всеми!

— Копать землю? Вот до чего я докатился, — ответил Уали грустно. — Но, кажется, ты, Ержан, до сих пор таишь на меня обиду. Как говорится, молодцы не сдружатся, пока не подерутся. Между мужчинами это бывает. Можно ли придавать значение пустякам?

— Что вы городите чушь! Я совершил тогда ошибку.

— Нет, я старше тебя и поэтому виноват. Но ты должен был извинить меня. Повинную голову меч не сечет.

— Дело прошлое. Об этом забудьте. Сейчас не время сводить личные счеты. Вы обязаны выполнять работу наравне со всеми. Я не стану говорить об этом вашему командиру, но и вы не заставляйте меня контролировать вас.

Так рухнули надежды Уали...

Со стороны деревни Сокольской прискакали три всадника: Парфенов, Мурат и адъютант генерала. Кони их взмокли от скачки. Генерал поздоровался за руку с Ержаном и повернулся к Мурату:

— Это его взвод немцы отрезали от батальона, когда вы были в окружении?

— Так точно!

Генерал ласково посмотрел на Ержана:

— Вижу, этот командир найдет выход из любого положения.

Похвала генерала была приятна Ержану.

Парфенов пошел по окопам, придирчиво вымеривая каждую стрелковую ячейку, подробно знакомясь с системой огня.

— Это разве пулеметное гнездо? — сердито сказал Парфенов Ержану, останавливаясь у пулемета. — Пулеметный огонь должен обстреливать всю полосу обороны взвода... А как ты будешь обстреливать скат вон того холма? Засунул пулемет в щель!

Генерал подошел к заряженному пулемету и, проверяя его, дал короткую очередь. Цепочка разноцветных трассирующих пуль полетела в черное небо.

Мурат молча выслушивал замечания генерала.

— Сейчас на фронте затишье, — сказал Парфенов, выбравшись из окопа. — Но это не значит, что немецкое наступление приостановлено. Немцы сейчас накапливают силы. Не сегодня-завтра должно начаться генеральное наступление на Москву. Мы будто и неплохо воюем, но всех своих возможностей еще не выложили... А до Москвы рукой подать.

Последние слова генерал произнес едва слышно, словно говорил сам с собою. Потом показал в сторону железнодорожной станции.

— Здесь ходили пригородные поезда. В воскресные дни москвичи приезжали сюда на прогулки. Женщины из тех вон деревень возили на московские базары молоко, яйца, овощи. — Он повернулся к Ержану, положил руку на его плечо. — Вот какое положение. Некуда нам отступать. Немцы сейчас сильнее нас и техникой и людьми... Но... отступать нам некуда.

Генерал прислушался к гремящей на западе канонаде.

— К утру пришлю противотанковые ружья. Из батальона возьми четыре ружья, — сказал Мурат Ержану. Затем обратился к Парфенову: — Товарищ генерал, отпустите для моего полка побольше гранат и бутылок с горючей смесью.

— Сегодня же прикажу вам выдать все, что нужно. — Простившись, генерал вышел из траншеи. Вскоре послышался цокот подков.

Когда генерал уехал, Ержан рассказал Мурату о том, что Какибай вечером хочет спеть свои песни.

— Время не то, да не хочется мне обижать солдат, — сказал он. — Всю тяжесть войны несут на себе солдаты.

...Падал плотный снег, далекая канонада звучала глуше.

Когда оба командира подошли к кирпичному домику станции, из открытых дверей донесся дружный хохот.

Мурат проговорил:

— Люблю, когда солдаты смеются перед боем. Если солдаты смеются, значит, немцы должны плакать. Шутка — минутка, а заряжает на час.

Увидев входящих командиров, солдаты встали.

— Садитесь. Не помешали вашему веселью? — спросил Мурат.

— Да вот все Борибай. Он любого рассмешит, даже человека, который на шатком мостике стоит над пропастью, — сказал Картбай.

— Если человек замкнется в себе, душа его загрязнится. Смех очищает душу, — пошутил Мурат.

В маленькую комнату набилось человек пятнадцать. Среди них Раушан, Кулянда, Уали. В руках Какибая домбра, он настраивал ее тонкими пальцами. Уали сидел неподалеку от Раушан. Улыбка сразу погасла на лице Ержана, когда он увидел Раушан и Уали почти рядом. Правда, он успел заметить, как Раушан гневно отвернулась от Уали, пытавшегося что-то сказать ей.