Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

Это заработали пулеметчики.

— А, не нравится! — закричал Андреев, выскочив из окопа, — сразу хмель вышибло. Взводом!.. три снаряда... десять секунд выстрел... Огонь! — в упоении, как слова любимой песни, повторял он команду. — Это вам за Петрашко, это за пулеметчиков, — сопровождал он каждый взрыв снаряда взмахом бинокля, который сорвал с ремешка.

Фашисты повернули и побежали... побежали, хватая и волоча раненых и убитых, падали и снова бежали. Они исчезли за холмом, откуда появились. Шоссе стало чистым, безлюдным, словно омыла его огненная волна металла и воздуха.

Приятный холодок пополз по спине под влажной гимнастеркой, и Береговой заметил, что солнца уже нет. «Умрите, убить нас пришедшие», — стучали в висках внезапно вспыхнувшие слова, и он вспоминал, откуда они. «Да, так бы сказал Абдулла, друг мой, брат мой», — горячо шептал он.

Уже третьи сутки Сережа Стуге исполнял временно обязанности первого помощника начальника штаба полка. Сейчас он в штабе дивизии, только что доложил начальнику артиллерии обстановку, и тот приказал ему обождать, а сам пошел к генералу.

Стуге осунулся за эти дни, заметно повзрослел. Его русые волосы побелели, словно выцвели и стали редкими. В самом деле, пережить пришлось много. Потерян Цыганков, убит начальник штаба полка майор Аугсбург, его заменил командир первого дивизиона Анохин, который и оторвал Стуге от батареи и сделал своим оперативным помощником. Где-то теперь батарея? Бои такие, что каждый час неизвестности томит и гложет сердце и душу. А Цыганок?.. Смелый, хороший юноша... Ему только жить начинать, а вот поставил его под удар, не смог вывести, предупредить, помочь...

Нет, он не собирается отсиживаться в штабе. Сегодня вот попросит, потребует вернуть на батарею. Ему надо бить... бить фашистов, а не донесения и карты «отрабатывать».

Стуге распирала обида, и слезы были готовы брызнуть из глаз. Он торопливо вышел на улицу. Догорал закат. И справа, и слева, и впереди над верхушками деревьев поднимались чад, гарь, дым — то горели деревни и села, где сейчас грохотал бой.

Внезапно мимо Стуге пробежали бойцы комендантской роты, одни взбирались на чердаки, другие прыгали в окопы круговой обороны. Из дома вышел генерал, за ним начальник штаба полковник Серебряков. Они о чем-то спорили.

Панфилов остановился, резко обернулся к начальнику штаба:

— Полковник Серебряков, никуда я не пойду, слышите — никуда!

Он устремился к западной окраине села, откуда слышались рев моторов и стрельба. Вражеских танков не было видно, но термитные снаряды уже свистели над селом.

Вдруг за рощицей, откуда доносился гул немецких танков, раздались три резких пушечных выстрела. Потом мертвая пауза и еще два выстрела. Генерал остановился.

— Что там, Серебряков?

— Наших орудий, как вы знаете, товарищ генерал, там нет.

— От рядите бойцов, выясните, что там происходит, — приказал Панфилов.

Он заходил, заложив руки за спину, и Стуге видел, каким недобрым огоньком горели его глаза.

— Кто это стреляет? — справился у Стуге Серебряков. — Звук наших орудий.

— Да, наших, товарищ полковник... но откуда им там быть?

И вот все увидели: из-за поворота дороги, там, где за перелеском недавно рычали танки и внезапно заработало одиночное орудие, появился человек. Он шел прямо на село, но едва ли что видел перед собой. Был он бледен и худ. Легкий серый пушок, видимо, впервые густо обложил его верхнюю губу и подбородок.

Панфилов пошел к нему навстречу, и тот, почти столкнувшись с генералом, остановился. Минуту смотрел он на Панфилова черными юношескими глазами и вдруг выпрямился, опустил руки по швам, лицо его стало землисто-серым от напряжения.

— Ты что, контужен? — участливо спросил Панфилов и подался всем корпусом вперед, словно стараясь поближе рассмотреть бойца.

— Ранен.

Генерал поспешно обернулся и крикнул:

— Наташа!.. Где Наташа? Немедленно перевязать...

Но тут к раненому бойцу бросился высокий в длиннополой шинели командир. Он заключил в объятия этого худенького, изможденного юношу.

— Жив... жив, родной мой, — срываясь с голоса, твердил Стуге, и тело его содрогалось от дрожи, с которой он не в силах был совладать.

— Полегче... вы ему делаете больно. — Панфилов отстранил Стуге и по-отцовски осторожно положил руки на плечо раненого. — Иди, иди, дружок... Сейчас тебя в медсанбат доставят. Остальное потом... потом, — легонько подтолкнул он юношу, по движению его рук поняв, что тот собирается говорить.

— Разрешите проводить, товарищ генерал, — попросил Стуге, — это мой командир орудия, о котором вам докладывали... Цыганок это.

— Цыганок? — удивился генерал.

— То есть сержант Цыганков, — поспешно поправился Стуге.

— Так вот ты какой! Проводите, проводите. А где твое орудие? *

Цыганков обернулся в сторону немцев, и все оглянулись туда. Но дорога была пуста.

— Там, — проговорил он устало, — сейчас прибудет.

— Это... ты пугнул танки?

— Мы думали и здесь немцы, — вместо ответа виновато улыбнулся Цыганков.

— Проводите... проводите его. И доложите сегодня же о состоянии. Представляю вас к правительственной награде, товарищ Цыганков, — перешел на «вы» Панфилов.

— Спасибо! — Сержант поднял на Панфилова глаза. — Оставьте в моем расчете Фролова, товарищ генерал.

— Кто это такой?

— Товарищ мой... при орудии он.

— Хорошо... хорошо... иди.

Все смотрели на потухший запад, откуда появилась группа бойцов. За бойцами медленно тянулась артиллерийская упряжка с орудием. От группы отделился командир и бегом направился к Панфилову:

— Прорвались два немецких танка, товарищ генерал. Артиллеристы отогнали, а стрелки добили.

Панфилов как будто не слушал командира, он всматривался в подошедшую группу, нерешительно остановившуюся вместе с артиллерийской упряжью.

— Фролов! — изумленно сказал он.

— Я, — отозвался рослый боец и выступил вперед.

Генерал подошел к нему и снизу вверх осмотрел стрелка в немецкой шинели, с густой щетиной на щеках и, словно укоряя себя, произнес

— Редко ж мы встречаемся.

— И вовсе не редко, — серьезно возразил Фролов.

— Ну, как же... в Алма-Ате, на учениях, помнится, мы последний раз разговаривали.

— Нет, мы вас часто видим, товарищ генерал, — не уступал Фролов, и генерал, махнув рукой, мол, не переспоришь, спросил:

— Какой я артиллерист... на выручке встретились.

— На выручке, говоришь... — генерал с минуту молчал и потом весело продолжал: — Что ж, будь пушкарем. Хорошая работа.

— Нет, я к своим, товарищ генерал. В пехоте мне сподручнее.

Панфилов ласково прищурился и, не в силах сдержать восхищения, широко улыбнулся.