Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

В мутном, белесом свете, поначалу едва различимые, со стороны села движутся подводы. Мирно поскрипывают полозья саней, не спеша идут кони, редко и равномерно постукивают они подковами по укатанному снегу... Почти у самого бугра повозки останавливаются. Это широкие розвальни, на которых так еще недавно колхозники перевозили сено, а теперь лежат коробки с минами.

Саней двое. На первых, у самого передка, сгорбившись, неподвижно, как изваяние, сидят женщина в нахлобученной до переносицы шапке и три немца. На вторых санях Женя видит мальчика в домотканой одежонке и картузе, который он натянул на самые уши. Руки у мальчика озябли, он протиснул их в рукава и крепко прижал к груди, чтобы не уронить веревочные вожжи. Из-за спины мальчика выпрыгивает костлявый гитлеровец в до смешного короткой шинелишке и пилотке с отвернутыми на уши клапанами. Он распрямляется, зябко потягиваясь и подвывая. Второй солдат — толстый и маленький, — неуклюже переваливаясь по глубокому снегу, уходит в придорожные кусты.

Трое других подходят к костлявому, и один из них, приземистый, с такими светлыми волосами, что они и в ночном свете легко угадываются на его висках, шутовски поддает костлявому под ребро, и тот, словно механический человек, сразу переламывается.

— Но-но, шалить будешь в Москве, — хрипло протестует костлявый и легко отталкивает белобрысого.

— А когда ты там собираешься быть? — шутовским фальцетом громко хохочет крепыш.

— Тогда же, когда и ты, — отрезает костлявый.

Они закуривают, несвязно перебрасываются односложными фразами.

— У русских скоро праздник... Ты слышал, нам водки прибавили.

— Наступать будем.

— Не похоже. Начальник артиллерийского склада вчера приезжал, говорит, копить снаряды будем.

— Ну, тогда напоят сотню-другую парней и погонят в «психическую» испортить русским праздник.

— И полягут эти «психические» под русским огнем до единого.

Эту фразу тихо произносит после короткой паузы немец в больших очках, от которых глаза его кажутся черными, пустыми ямами. Он отворачивается от остальных, и Ивановой кажется, что он смотрит прямо на нее. Но очкастый, постояв, вяло подходит к саням и так же вяло садится на крыло.

Костлявый басит:

— Вечная им слава и кресты фюрера, а уж мы-то нарежемся по всем правилам. Уточек я уже припас жирненьких.

— А если тебя погонят на Москву дорогу пробивать? — вновь наскакивает на него белобрысый.

— У меня от этого несчастья полная гарантия — я неполноценный, а вот тебя скоро отправят в окоп с теплого местечка.

Костлявый так оглушительно хохочет, что передняя лошадь вздрагивает и прядает ушами.

Немцы умолкают и расходятся по саням. Белобрысый толкает ногой женщину, и та, не меняя положения, еле слышно чмокает губами. Но прежде чем успевают тронуться с места лошади, раздается прозрачный, чистый голос, полный горя и слез:

— Ироды проклятые, погибели на вас нету, — и Женя видит, как мальчик торопливо высвобождает руки и взмахивает вожжами, подавшись всем телом вперед, как бы отстраняясь от костлявого, тяжело упавшего в сани немца.

Повозки скрываются за выступом рощи, но долго еще разведчики молчат, как бы прислушиваясь к этому детскому скорбному стону, будто вмерзнувшему в холодный воздух и не желающему умолкать. Наконец, Женя дотрагивается до Фролова, который мертвой хваткой зажал в ладонях автомат да так и окаменел. Потом она бесшумно и стремительно соскальзывает к проводу и склоняется к трубке. Некоторое время слушает, затем просит накрыть ее плащ-палаткой и, засветив фонарик, что-то записывает.

— Пошли дальше, — говорит она, — поищем интереснее местечко.

Они углубляются в лес, полный таинственных шорохов и звуков, осторожно огибают село и снова выходят далеко позади его на дорогу.

— Ого, — радостно вскрикивает Женя, — глядите: «постоянка».

Провод постоянной линии, не доходя до села, резко поворачивает с большака на проселок и теряется меж деревьями, уходящими на юг. Разведчики углубляются по старой просеке в лес и у мохнатого куста прилаживают телефонный аппарат к «постоянке». Там, по большаку скрипят подводы, изредка проносятся автомашины и мотоциклы, топают и о чем-то говорят солдаты, а Женя не слышит ничего, кроме чужих слов, цифр, имен, внезапно ворвавшихся в телефонную трубку. Как трудно разобраться в этом хаосе начальнических кодированных шифрограмм, распоряжений, донесений. А вот и высокопоставленное начальство ворвалось на провод и, откинув все условности, беснуется и кричит на кого-то, грозя расстрелом. Карандаш Жени едва поспевает за потоком слов.

В каком-то овраге разведчики делают короткий привал.

— Ну что, много важного узнала? — шепчет Сырбаев и пускает струю дыма прямо в снег, чтобы духу от него не оставалось.

— Узнала. Много. Только потом... потом. Идемте, — торопит Женя спутников. Сейчас ею всецело владела жажда узнать возможно больше в эти часы пребывания в тылу у врага.

Но Фролов, обнажив крошечный светящийся диск циферблата, негромко, но твердо говорит Ивановой:

— Еще один провод и нужно уходить.

К исходному месту на опушке они возвращаются краем леса. Вдруг, споткнувшись обо что-то, Фролов падает, нелепо выставив вперед руки. Падают и спутники, не понимая еще происшедшего.

— Черт бы его побрал! — шипит Фролов, высвобождая из-под снега вместе с валенком нитку провода. — Приключайся, и на этом конец.

Промокшими варежками торопливо разгребают разведчики снег, вгоняют штырь заземления, пока Женя проворно, не чувствуя холода, обнажает и зачищает участок провода. Недолго остается она в полусогнутом положении с прижатой к уху трубкой. Торопливо отключившись, Женя почти бегом увлекает в сторону товарищей и с необычной для нее возбужденностью, умоляюще говорит:

— Ребятушки, миленькие мои, сейчас по линии пойдет солдат. Ей-богу, шнапс другу понесет... Сумеем взять «языка»?

— Суметь-то просто, — спокойно отзывается Фролов, озираясь по сторонам, — да уж очень место неудобное.

Они оглядываются. Снег, равнина, белая мгла. Одинокие кусты. Фролов подходит ближе к кустам и видит на них заломы.

— А, вот где твои вешки! Здесь он пойдет.

— Здесь-то здесь, да куда мы свои следы денем? — качает головой Сырбаев. Женя горестно оглядывает глубокие провалы в снегу.

— Но что-то надо придумать, ребята, он скоро будет, — шепчет девушка.

И тогда Фролов, шагнув вперед, приказывает зарыться в снег прямо на трассе провода. Вовремя: немецкий связист уже легко скользит на лыжах по снежному полю, изредка останавливаясь, чтобы лыжной палкой освободить провод из-под снега. У подозрительных мест он нагибается, проверяя надежность кабеля, что-то насвистывает. Ночь нисколько не смущает его. По всему видно: не в первый раз бежит он по этому полю, ему и в голову не приходит мысль об опасности.