Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

— Для офицеров гитлеровской армии, — поправил Сьянов и хотел приступить к делу, но спохватился, что не спросил, с кем имеет честь разговаривать. И сказал: — Прежде чем продолжать разговор, я должен знать — кто уполномочен вести со мной переговоры?

— Вас примет командующий берлинской группой войск генерал Вейдлинг! Идемте.

Ставка располагалась неподалеку. Вход в каземат охраняло человек пятьдесят. Генерал с усталым лицом сказал, что идет доложить. Вейдлингу. Толпа офицеров окружила парламентеров. Ни в одних глазах Илья не увидел ни решимости, ни ненависти. Ожидание. И плохо скрываемое желание узнать свою судьбу. Илья закурил, предложил папиросы вблизи стоявшим офицерам.

— О,спасибо.

— Кароший табак.

И тотчас посыпались вопросы:

— Кто командует войсками в Берлине?

— Жуков, Рокоссовский, Конев, Казаков, Шатилов.

— А Сталин здесь?

— Да, здесь, — твердо сказал Сьянов.

— О!

— А Чуйков?

Илья усмехнулся:

— Должно быть, вы отпробовали свинцовой каши из сталинградского котла? — и подумал: «Однако Вейдлинг не спешит меня видеть».

Наконец дверь каземата распахнулась. Появился совершенно растерянный генерал. Он безуспешно пытался придать своему измученному лицу твердость. Что-то сказал охранявшим вход офицерам, и те, вскинув наизготовку оружие, ринулись в глубь каземата. Толпа вокруг парламентеров распалась, почуяв недоброе.

Генерал неуверенно подошел к парламентерам, сказал:

— Дело в том, что командования на месте не оказалось.

«Ловушка?» — пронеслось в голове Сьянова.

— Вы, кажется, изволите шутить?

— Можете убедиться сами, пройдемте в каземат.

«Ловушка?» — думает Илья. И вслух: — Принимайте решение. Советское командование всех рядовых распускает по домам, офицерам сохраняет холодное оружие. Им гарантируется жизнь.

— Без приказа мы не можем.

Молчат, курят офицеры. «Время выгадывают, что ли?» — Сьянов делает вид, что хочет закурить, но не может вынуть папиросы. Офицеры предупредительно протягивают сигареты.

— Спасибо, — закурил Сьянов «Беломор» от зажигалки Митьки Столыпина.

— Похоже, они действительно оказались без главкома, — шепчет он.

— Да, — смотрит на часы Сьянов; стрелки показывают без пяти минут шесть. И к Дужинскому: — Виктор Бориславович, скажи им, пускай дадут провожатых: делать нам здесь больше нечего.

С поспешной растерянностью провожатые ведут парламентеров к выходу из метро. И вдруг, в спину, резкие и короткие, как выстрелы, крики:

— Стойте!

— Подождите!

Путь им преграждают фашистские автоматчики. Эти готовы на все — убивать парламентеров, своих расстреливать, уничтожать военнопленных. Топот позади бегущих оборвался. Митька Столыпин и Дужинский придвинулись к Сьянову. И снова — из-за спины — голоса, но теперь обращенные к автоматчикам:

— Не трогать! В сторону!

— Видите: парламентеры!

Илья обернулся. В упор — подошедшим:

— Время истекло. В чем дело, господа?

— Мы согласны.

— На что согласны?

— Капитулировать.

Тишина, будто все живое, что набилось в это подземелье, окаменело. Илья говорит:

— Ведите свои части к рейхстагу. Строем. Впереди колонн — белые флаги. Оружие оставить на месте. Все.

— Мы хотели бы вместе с вами.

«Тут нет игры», — думает Илья.

— Торопитесь, у нас не остается времени.

Все сорвалось, заметалось, побежало. Резкие команды, возгласы проклятий, гвалт. Суетливый полковник выстрелил себе в висок. Несколько офицеров подхватили труп, но не смогли нести и, подстегиваемые выкриками: «Капитуляция», «Кто привел нас к погибели», «Не падайте духом — впереди война реванша», бросили труп и побежали...

А из черного зева метро уже выливался солдатский поток. Этот поток выбросил парламентеров на площадь в ту минуту, когда откуда-то начали бить фаустпатронами.

— Провокация! — крикнул Сьянов и косо, как при атаке, устремился к рейхстагу.

Осколком кирпича его ударило по правому уху. Он оглох и не чувствовал крови, узкой струйкой стекавшей к подбородку. Таким он и вбежал к Зинченко.

— Идут капитулянты, не стрелять!

Это наказал им солдат. Солдат сидел в траншее, а они шли на переговоры. Тогда еще была война, и никто не знал, когда она кончится.

Война по существу кончилась. Остался ли в живых тот солдат? Он не должен умереть! Он имеет право приказывать — Гитлера на веревке приведите! Он не успокоится, пока не убедится, что Гитлера нет на земле.

Илья лежит на спине, закрыв глаза и положив под голову руки. Думает, слушает перебранку Митьки Столыпина и солдата Широкова, приставшего к роте во время боев за Берлин. Он интеллигентен и начитан. Широков доказывает:

— Современная медицина способна неузнаваемо изменить облик человека. Понимаешь, пластические операции.

Столыпин добродушно возражает:

— Ты преврати своей пластинкой Гитлера в осьминога, все равно узнаю гада и прикончу. И так поступит любой. — И после ленивой паузы: — Это фюрер хорошо знает.

— Значит, ты веришь болтовне, что Гитлер скрылся?

— А что ему оставалось делать? Одно из двух: или покончить с собой, или удрать. Он же из трусов трус.

Широков задумывается.

— Да, он побоится прийти на суд народов.

Солдаты уверены, что командир роты спит, и разговаривают тихо. А им хочется громко, на весь мир заявить, что они думают о войне и Гитлере. Но нельзя. Наш Сержант спит. Илья понимает это, поднимается, уходит. Теперь, после капитуляции, наступило странное безделье. Он решает побродить по Берлину — один. На площади он увидел трех военных, осматривающих здание имперской канцелярии. На всех новенькое обмундирование сидит абы как, сразу видно — не кадровые военные. Теперь таких в Берлине много. Юристы, ученые, эксперты, врачи особых специальностей. Лазают по катакомбам, водосточным трубам, чердакам, подземельям. Что-то ищут, опечатывают, фотографируют.

И те, трое, искали. Илья догадался: смотрят — где вход. Обнаружив, они устремились в подземелье по ниспадающему коридору. Сьянов, так — от нечего делать — спустился за ними.

Тут и там заметались пучки света карманных фонариков. Снизу потянуло затхлостью, бензином. Потом Илья уловил слабый и нежный запах фиалок, потом раздался удивленный возглас: «Гитлер!» Опережая многих, Илья влетел в подземный зал, заставленный стильной мебелью, устланный коврами. Но и ковры, и мебель он увидел потом. А сразу увидел Гитлера. Он лежал на полу. Мертвый. Усики щеточкой — под заостренным носом, челка клинышком. На груди покоилась голова женщины. Спокойное, красивое лицо, в свете фонариков вспыхивают рыжие волосы. Женщина до последней минуты своей жизни думала о губах, гриме, прическе, хотела быть красивой. Все сохранилось: помада на губах, прическа, изгиб удивленных бровей. Ушла жизнь.