Александр Бартэн - Под брезентовым небом

— И что же дальше? Неужели тот медвежонок.

— Он самый. Кто бы подумать мог, что в такую громадину превратится! Хвастать не стану: поначалу претерпеть пришлось многое. Не сразу, далеко не сразу дался мне Гоша. Но постепенно дело пошло на лад, обнаружились в Гоше первоклассные способности. Вы же видели, какими жанрами он овладел: и акробатикой, и эквилибром, и как антипод работает, и на велосипеде, на мотоцикле катается. Неразлучны мы с Гошей. На гастроли в Южную Америку летели: болтанка над океаном, всех закачало, полегли как один, а Гоше хоть бы что. Каждый год справляю день его рождения. Тот самый день, когда принял его из рук старушки!

Такова одна история. А вот другая — музыкальных жонглеров Германа и Людмилы Отливаник. Их номер отличается не только каскадом оригинальных трюков, но и своеобразным решением: будто со страниц диккенсовского романа сошел долговязый лондонский клерк — церемонный, флегматичный, в непомерно высоком цилиндре. При нем партнерша — подвижная, полная озорства и лукавства. Что за контраст!

— До армии я и не помышлял о цирке, — вспоминает Герман Отливаник. — Занимался в музыкальном училище, собирался, отслужив, стать учителем музыки. Но получилось по-другому. В одном со мной взводе оказался цирковой артист. Стал меня уговаривать: «После армии вместе давай работать!» В конце концов, уговорил. Подготовили мы парный номер. А на просмотре полнейший провал: слабеньким, подражательным сочли наш номер. Тут бы мне опомниться, вернуться к прежним планам. Однако жена.

— Верно! — подхватывает рассказ Людмила Отливаник. — Я не согласилась. Можно ли с первой неудачи капитулировать? К тому же знала, на что способен Герман. Он ходит мрачный как тень, за голову хватается, а я ему: «Не смей унывать! Завтра же возобновим репетиции!» Он даже не понял сперва.

— Конечно, не понял, — улыбается Отливаник.— Знал, что Люда обладает музыкальными способностями, но никак не мог предположить, что согласится идти на манеж: Словом, начали мы вновь трудиться над номером. Репетировали по ночам, ото всех в тайне. Один лишь человек — старый цирковой сторож — был в курсе наших дел. Не знаю, чем расположили его к себе, а только не препятствовал по ночам репетировать. И любил глядеть на наши репетиции. Сядет, приосанившись, в первом ряду — смотрит, слушает. Иногда даже замечания делал. По нынешний день благодарны тому сторожу. И не потому лишь, что на манеж допускал. Доброжелательность, заинтересованность — это ведь очень артиста греет. Ну, а потом вторичный просмотр, и на этот раз удачный: включили наш номер в цирковой конвейер!

Что касается третьей истории, она с романтической подоплекой, с трагическим стечением обстоятельств. И все же со счастливой развязкой. Герои этой истории — воздушные гимнасты Евгения Чивела и Владимир Рытов.

Владимир служил в морской авиации. Однажды, получив увольнительную, отправился с товарищами в город. Шли через площадь и увидели цирк-шапито. Как не побывать? Побывали, посмотрели представление. Тот вечер решил дальнейшую жизнь Владимира: запомнилась ему молодая гимнастка под куполом. Когда же военная служба подошла к концу (к этому времени Рытов успел и познакомиться с Женей Чивелой, и переговорить с ней о многом) — стали готовить общий воздушный номер.

— Номер номером, но ведь надо пока что на жизнь зарабатывать. Потому и устроился униформистом в цирке, — рассказывал мне Рытов. — В один прекрасный день снова пожаловали на представление летчики — недавние мои сослуживцы. Сильно удивились, увидя меня с метлой. Ничего: стерпел, виду не подал. Зато после всех до одного пригласил — поглядеть нашу с Женей воздушную рамку.

Таков зачин рассказа. Затем в нем тяжкая страница. Неожиданно осатаневший ветер ударил в брезентовый шатер, аппаратура перекосилась, и Женя Чивела, пролетев мимо рук партнера упала на манеж. За кулисы унесли без сознания. Врачи признали состояние критическим. Несколько месяцев пластом пролежала на больничной койке, и врачи отводили глаза, когда допытывалась: сможет ли вернуться в цирк? Один лишь Рытов не терял веры: «Конечно, вернешься! Как же иначе?!» Медленно, мучительно медленно восстанавливались силы. Каждое движение поначалу вызывало боль. Все равно — до скрипа стискивая зубы, Женя заставляла себя двигаться, разрабатывать каждый мускул.

О том, что было дальше, также рассказал мне Владимир Рытов:

— Пришел наконец день, когда Женя впервые после несчастья решила подняться на рамку. Мы нарочно выбрали ранний час, чтобы избежать свидетелей: не были уверены, как получится. Женя поднялась, и замечаю — вся мелкой дрожью дрожит. Спрашиваю: не отложить ли на завтра. Отвечает: не надо, вполне нормально себя чувствую. Но я-то вижу: продолжает дрожать. И тут-то, в критический этот момент, вдруг снизу дружные голоса: «Женя, не тушуйся! Женя, молодцом!» Глянули вниз, а там товарищи. Собрались, но до времени себя не обнаруживали. Теперь же стали хором подбадривать: «Женя, давай!» Она услыхала, еще мгновение помедлила, а потом собралась, приготовилась, прыгнула. Можно сказать — отлично, руки в руки пришла. Зааплодировали внизу, а Женя и говорит: «Хочу повторить, Володя. Теперь могу хоть сто раз подряд!» Понимаете, какой перелом случился: в полной мере вернула себе кураж.

И я, слушая Рытова, живо представил себе то утро. И двоих высоко под куполом. И глаза товарищей, устремленные вверх.

Таких историй мне известно много. Историй о том чувстве локтя, что помогает цирковому артисту. Если же вернуться к скоморохам, изображенным на фреске Софийского собора.

Сперва не о них. Сперва об артистах Французовых, исполняющих не только рекордный, но и наирекорднейший трюк. Постарайтесь этот трюк себе представить.

Отфиксировав на лбу высокий перш, Виктор Французов подает знак партнеру, и тот взбирается на высшую точку перша. Затем, продолжая балансировать перш с находящимся на нем партнером, Французов направляется к лестнице в середине манежа. Берется за перекладины, подымается. Внимание! Не упустите дальнейшего! Из-под купола свисают кольца, и они прикреплены к вершине лестницы. В тот момент, когда, достигнув вершины, Французов берется за кольца, — срабатывает специальный механизм, лестница отходит, но в том-то и вся феноменальная рекордность трюка: лишившись опоры, оставшись висеть на кольцах, артист все с той же безупречностью продолжает балансировать на лбу перш с партнером.

Вот о чем напоминает фреска в древнем храме. Скоморохи на ней исполняют трюк с плечевым першем. Что и говорить — нелегкий трюк. Однако поглядели бы те — из одиннадцатого, — на что способны их нынешние товарищи!

В Кривом Роге, куда я приехал знакомиться с одной из цирковых передвижек, мне сначала не повезло: шло совещание металлургов и городская гостиница оказалась переполненной.