Даниил Хармс - Избранное

— Млям-млям, — сказал Мышин, прислушиваясь к словам Фаола,

шуп, шуп.

Фаол продолжал: "Если грешит только один человек, то значит все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит в че ловека, а только выходит из него. Подобно пище: человек съедает хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В мире нет ничего не хорошего, только то, что прошло сквозь человека, может стать не хорошим."

— Умняф, — сказал Мышин, стараясь приподняться с пола.

Фаол продолжал: "Вот я говорил о любви, я говорил о тех сос тояниях наших, которые называются одним словом "любовь". Ошибка ли это языка, или все эти состояния едины? Любовь матери к ре бенку, любовь сына к матери и любовь мужчины к женщине — быть может, все это одна любовь?"

— Определенно, — сказал Мышин, кивая головой.

Фаол сказал: "Да, я думаю, что сущность любви не меняется от того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная вели чина любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не ски дывая своих фузеляжек. Раскрытие тайн перестановок и мелких свойств нашей души, подобно месиву опилок…"

— Хветь! — крикнул Мышин, вскакивая с пола. — Сгинь!

И Фаол рассыпался, как плохой сахар.

1940 год.

— 101

* * *

Я долго смотрел на зеленые деревья.

Покой наполнял мою душу.

Еще по-прежнему нет больших и единых мыслей.

Такие же клочья, обрывки и хвостики.

То вспыхнет земное желание.

То протянется рука к занимательной книге,

То вдруг хватаю листок бумаги,

Но тут же в голову сладкий сон стучится.

Сажусь к окну в глубокое кресло.

Смотрю на часы, закуриваю трубку,

Но тут же вскакиваю и перехожу к столу,

Сажусь на твердый стул и скручиваю себе папироску.

Я вижу — бежит по стене паучок,

Я слежу за ним, не могу оторваться.

Он мешает взять в руку перо.

Убить паука!

Лень подняться.

Теперь я гляжу внутрь себя,

Но пусть во мне, однообразно и скучно,

Нигде не бьется интенсивная жизнь,

Все вяло и сонно, как сырая солома.

Вот я побывал в самом себе и теперь стою перед вами.

Вы ждете, что я расскажу о своем путешествии.

Но я молчу, потому что я ничего не видел.

Оставьте меня и дайте спокойно смотреть на зеленые деревья.

Тогда, быть может, покой наполнит мою душу.

Тогда, быть может, проснется моя душа,

И я проснусь, и во мне забьется интенсивная жизнь.

2 августа 1937 года.

* * *

Господин невысокого роста с камушком в глазу подошел к двери табачной лавки и остановился. Его черные, лакированные туфли си яли у каменной ступенечки, ведущей в табачную лавку. Носки ту фель были направлены вовнутрь магазина. Еще два шага, и господин скрылся бы за дверью. Но он почему-то задержался, будто нарочно для того, чтобы подставить голову под кирпич, упавший с крыши.

Господин даже снял шляпу, обнаружив свой лысый череп, и, таким образом, кирпич ударил господина прямо по голой голове, проломил черепную кость и застрял в мозгу. Господин не упал. Нет, он то лько пошатнулся от страшного удара, вынул из кармана платок, вы тер им лицо, залепленное кровавыми мозгами, и, повернувшись к толпе, которая мгновенно собралась вокруг этого господина, ска зал:

— Не беспокойтесь, господа: у меня была уже прививка. Вот ви дите, — у меня в правом глазу торчит камушек. Это тоже был однаж ды случай. Я уже привык к этому. Теперь мне все трын-трава!

И с этими словами господин надел шляпу и ушел куда-то в сто рону, оставив смущенную толпу в полном недоумении.

1939–1940 годы.

— 103

ПОМЕХА (?)

Пронин сказал:

— У вас очень красивые чулки.

Ирина Мазер сказала:

— Вам нравятся мои чулки?

Пронин сказал:

— О, да. Очень. — И схватился за них рукой.

Ирина сказала:

— А почему вам нравятся мои чулки?

Пронин сказал:

— Они очень гладкие.

Ирина подняла свою юбку и сказала:

— А видите, какие они высокие?

Пронин сказал:

— Ой, да, да.

Ирина сказала:

— Но вот тут они уже кончаются. Тут уже идет голая нога.

— Ой, какая нога! — сказал Пронин.

— У меня толстые ноги, — сказала Ирина. — А в бедрах я очень широкая.

— Покажите, — сказал Пронин.

— Нельзя, — сказала Ирина, — я без панталон.

Пронин опустился перед ней на колени.

Ирина сказала:

— Зачем вы встали на колени?

Пронин поцеловал ее ногу чуть повыше чулка и сказал:

— Вот зачем.

Ирина сказала:

— Зачем вы поднимаете мою юбку еще выше? Я же вам сказала,

что я без панталон.

Но Пронин все-таки поднял ее юбку и сказал:

— Ничего, ничего.

— То есть как это так, ничего? — сказала Ирина.

Но тут в двери кто-то постучал. Ирина быстро одернула свою юбку, а Пронин встал с пола и подошел к окну.

— Кто там, — спросила Ирина через двери.

— Откройте дверь, — сказал резкий голос.

Ирина открыла дверь, и в комнату вошел человек в черном паль то и в высоких сапогах. За ним вошли двое военных, низших чинов,

с винтовками в руках, и за ними вошел дворник. Низшие чины вста ли около двери, а человек в черном пальто подошел к Ирине Мазер и сказал:

— Ваша фамилия?

— Мазер, — ответила Ирина.

— Ваша Фамилия? — спросил человек в черном пальто, обращаясь к Пронину.

Пронин сказал:

— Моя фамилия Пронин.

— У вас оружие есть? — спросил человек в черном пальто.

— Нет, — сказал Пронин.

— Сядьте сюда, — сказал человек в черном пальто, указывая

Пронину на стул.

Пронин сел.

— А вы, — сказал человек в черном пальто, обращаясь к Ирине,

— наденьте ваше пальто. Вам придется с нами проехать.

— Зачем? — спросила Ирина.

Человек в черном пальто не ответил.

— Мне нужно переодеться, — сказала Ирина.

— Нет, — сказал человек в черном пальто.

— На мне нужно еще кое-что на себя надеть, — сказала Ирина.

— Нет, — сказал человек в черном пальто.

Ирина молча надела свою шубку.

— Прощайте, — сказала она Пронину.

— Разговоры запрещены, — сказал человек в черном пальто.

— А мне тоже ехать с вами? — спросил Пронин.

— Да, — сказал человек в черном пальто. — Одевайтесь.

Пронин встал, снял с вешалки свое пальто и шляпу, оделся и сказал:

— Ну, я готов.

— Идемте, — сказал человек в черном пальто.

Низшие чины и дворник застучали подметками.

Все вышли в коридор.

Человек в черном пальто запер дверь Ирининой комнаты и запе чатал ее двумя бурыми печатями.

— Даешь на улицу, — сказал он.

И все вышли из квартиры, громко хлопнув наружной дверью.

1940 год.

— 105

ПРАЗДНИК

На крыше одного дома сидели два чертежника и ели гречневую кашу.

Вдруг один из чертежников радостно вскрикнул и достал из кар мана длинный носовой платок. Ему пришла в голову блестящая идея — завязать в кончик платка двадцатикопеечную монетку и швырнуть все это с крыши вниз на улицу, и посмотреть, что из этого полу чится.