Георгий Шилин - Прокаженные

трехмесячный отпуск на казенный счет. Покупайтесь в Гурзуфе, в Ялте… Ну, как? — поднялся он, вопросительно посматривая на нее. — А может быть, хотите домой, к маме? — тихо сказал он, и в голосе дрогнула какая-то грустная нотка. — Может быть, хотите совсем отсюда? А? Что ж, грустно это, но согласиться придется. Каждый человек имеет право менять службу и профессию.

Она опустила голову, рассматривая что-то на носке своей туфли. Нижняя губа ее как-то по-детски слегка вздрагивала.

- Нет, Сергей Павлович, об этом я даже не думаю… Разве я могу теперь покинуть… — Она хотела сказать «вас», но вместо этого произнесла "нашу работу" — А за отпуск — спасибо, — радостно вырвалось у нее. — Только не сейчас, поближе к осени… Хорошо?

- Сделайте одолжение, батенька! — засмеялся Туркеев. — Это уж ваше дело: теперь или осенью… А сейчас, — уже начальнически строго произнес он, — покажите мне, пожалуйста, результат Филиппова и Голубкова.

На следующий день был созван консилиум врачей, на котором окончательно должна была решиться судьба пятерых обитателей больного двора.

В состав консилиума входили Туркеев, Лещенко, Сабуров, помогали им старшая сестра Катерина Александровна и Вера Максимовна.

Михаил Миронович Перепелицын вошел торопясь, неуверенно. Повязка на левой руке исчезла уже давно.

Он остановился у порога, поправил синюю спецовку, моргая, уставился на врачей.

Туркеев поднялся, подошел к нему, положил на плечо руку.

- Ну, вот и дождался, батенька, — сказал он бодро, уверенно, оглядывая с головы до ног Перепелицына, — жаль только, что вот пальцы…

- Ничего, — ответил Перепелицын, — хватит и этих. — И, сжав на левой руке три оставшихся пальца, засмеялся.

Осмотр длился недолго, — сомнений не оставалось никаких.

- А теперь марш, — весело крикнул Сергей Павлович, — чтоб твоей ноги тут больше не было. На заводе-то ведь ждут не дождутся… А ведь знаешь, вал твой, говорили мне, работает замечательно. Позови-ка сюда Калашникова, ну, ну, — подтолкнул он в спину Перепелицына. — Ступай, потом поговорим.

Петя вошел, озираясь по сторонам. За три года пребывания в лепрозории он вырос, возмужал. На верхней губе появился пушок. Выздоровление его началось еще года полтора назад, но шло медленно, делая скачки то вверх, то вниз. У него начинался, по-видимому, туберкулез. И только в последние шесть-семь месяцев узлы пошли на убыль, а месяц назад микроскопическое исследование не обнаружило бактерий.

Он стоял перед врачами весело, жизнерадостно, слегка краснея оттого, что его заставляют раздеваться в присутствии женщин.

- Ну, что? — закончив осмотр, сказал Сергей Павлович. — Домой хочешь?

Петя пожал плечами.

- Ладно, — нахмурил брови Туркеев, замечая его нерешительность, — мы подержим тебя еще месяца два, а потом — как тебе будет угодно.

- Хорошо, — согласился Петя. Он оделся и вышел.

Дело в том, что Сергею Павловичу, хотя и уверенному в выздоровлении Пети, все же не понравилось что-то в анализе. Кроме того, вызвала сомнение чувствительность одного пальца на левой ноге. Взвесив все это, он решил задержать Петю еще на два месяца. К тому же и самого Петю не особенно, кажется, тянуло в город.

- Рыбакова, — позвал Сергей Павлович. — Где же это ты, матушка, изволила пропадать? Вчера мы комиссию из-за тебя отложили… Что это такое? Как это понять? — поджал он губы, сердито посматривая на маленькую, вертлявую женщину с подвижным лицом и бегающими глазами.

Женщина виновато улыбнулась, показав несколько золотых зубов.

- Признайся, где ты была? — допытывался Туркеев.

- В город ездила, Сергей Павлович, — забегали ее глаза. — Хлопоты…

- Хлопоты… — передразнил он ее. — Эти хлопоты вот где сидят, в печенке.

Раздевайся, — и он постукал стетоскопом по своей коленке.

- Вот видишь, — уселся Сергей Павлович на табуретку. — Сколько ты прожила у нас?

- Четыре с половиной года.

- Ай-яй-яй! — покачал он головой, точно и на самом деле не знал, сколько прожила Рыбакова в лепрозории. — Четыре с половиной года! Вот видишь, а если бы не бегала, то и в два уложилась бы. А все ветреность, легкомыслие…

Она пожала плечами.

- Как решила: уезжать?

- Уезжать, — вырвалось у нее. — Ведь четыре с половиной года!.. Хоть последние годики пожить, а там старость наступит — не поживешь, — и в тоне ее прозвучало что-то истерическое.

- Ну, поезжай, поживи, — улыбнулся Туркеев. — А Влас как?

- Как же Влас, — вздохнула она. — Власу некуда деваться. Буду приезжать, навещать буду… Только позвольте, доктор, завтра же ехать.

- А по мне — хоть сегодня…

Болезнь Сони Рыбаковой имела интересную историю.

В тот год, когда Сергей Павлович принял дела лепрозория, она приехала навестить прокаженного мужа. Повертелась на обоих дворах, а перед отъездом явилась к Туркееву показать, как она говорила, "родимое пятно", которое темнело у нее на бедре. Может быть, Соня и не обратила бы на пятно внимания, если бы оно не побаливало.

Туркеев сразу же поставил диагноз. Головная боль, изредка повышающаяся температура, жалобы на желудочные боли, сонливость… Конечно, если бы речь шла о человеке, который не имел соприкосновения с прокаженными, то эти признаки при постановке диагноза не имели бы никакого значения. Но Рыбакова жила несколько лет с прокаженным мужем.

- У вас, батенька, того… проказа, — сказал он вяло.

Она как будто не поняла, пожала плечами, точно не усматривала в этом ничего худого.

- Какая ж, доктор, это проказа, ежели одно только пятнышко, да и то, поди, родимое, — пыталась она опровергнуть его диагноз.

- Это проказа, — повторил он твердо.

- Вот вам и раз, — обиделась она, — как будто я сама не знаю, что это родимое пятнышко, как будто я такая уж дурная и в своей жизни не видела прокаженных… Я-то ведь хорошо знаю, какие они бывают… Поди, жила пять лет с мужем, насмотрелась…

- Давайте лучше сделаем так, — решительно сказал. Туркеев, — оставайтесь, полечим мы вас тут годика два — и я надеюсь…

- Нет уж, доктор! — чрезвычайно заволновалась она. — И даже не надейтесь, не будет этого… зачем мне тут оставаться… Не хочу!

- Но, батенька, для вас же лучше…

- Не хочу! — глухо отозвалась она, начиная, по-видимому, уяснять, какое у нее "родимое пятнышко". — Я хочу, доктор, побыть еще на воле…

И, выскочив из кабинета с такой поспешностью, будто ее преследовали, она кинулась за ворота, не попрощавшись с мужем и даже забыв у него свою сумочку. С тех пор ее не видели года полтора.

Будучи в городе, Сергей Павлович случайно встретил Рыбакову на улице.

Она пыталась улизнуть, но Туркеев уже заметил ее.

- Что вы делаете, батенька? — рассердился он. — Ведь пропадете же! Ведь упускаете благоприятный момент…