Леонид Борич - Случайные обстоятельства

Но какое же это счастье, если так больно? Разве бывает такое счастье, то есть разве оно счастье?

Ведь вот, кажется, и пробились друг к другу, нашли, нашлись... Все это так. Все так... Только легче ли им будет от этого?

А другим, которые не нашлись, — легче?

Утром, после того как уехала Мария Викторовна, Букреев вызвал к себе штурмана. У него еще оставался Володин, и уж тут пусть и не все, но многое зависело от одного Букреева.

У него был штурман, который пришел к нему семь лет назад молодым лейтенантом. Был этот лейтенант самолюбивым и не по чину дерзким юнцом, но был он упрям в деле, был все-таки исполнителен, точен... Куда-то сразу девалась его несерьезность, как только он оказывался за штурманской картой, и тут он уже был педантичный, зрелый офицер, потому что кроме женщин, а иногда, как казалось Букрееву, и серьезнее, чем женщин, любил этот лейтенант свою работу. Во всяком случае, штурманская его привязанность была куда продолжительнее...

А потом Букреев сажал его на гауптвахту. Один раз — за дело, а второй — скорее всего для профилактики: попался как-то под горячую руку. Разобравшись как следует и поняв свою неправоту, Букреев тогда все-таки не отменил этого решения. Раз наказал при всех офицерах — и ошибся, то исправлять свою ошибку тоже надо было не наедине, а он, командир, не мог тогда позволить себе такую роскошь.

Он только недавно принял отстающую лодку, команда была разболтана долгим заводским ремонтом, надо было твердо насаждать дисциплину, и Букреев не мог тогда поступиться самим принципом командирской непогрешимости, потому что дело было не в лейтенанте Володине и даже не в его, Букреева, личном авторитете, а в авторитете любого командира на лодке вообще — от старпома до старшины, то есть дело было в укреплении авторитета самой должности, которая всегда должна быть права уже сама по себе, даже если в чем-то и неправым оказывается человек, занимающий эту командирскую должность. В этом тогда и была, по мнению Букреева, высшая справедливость, и только так можно было в кратчайший срок навести на корабле уставной порядок.

А потом они со штурманом вместе плавали все эти годы, а однажды — вместе тонули. Всерьез тонули, а лодку и людей удалось все-таки спасти. И это, наверное, как на войне: когда вместе умираешь, а потом вместе остаешься жить — многое уже меняется в твоем отношении к этому человеку. А кроме того, единственным штурманом, по его мнению, чью прокладку можно было вообще никогда не проверять, был Володин, хотя Букреев, оставаясь верным и себе, и инструкциям, все-таки проверял ее. Но делал он это скорее для того, чтобы Володин не слишком возомнил о себе, ведь ему предстояло еще быть командиром. Нет, за такого офицера все-таки стоило побороться...

В каюте командира Володин застал минера и по виноватому лицу Шиловского, по обиженному и отчужденному его выражению, понял, что идет очередной разнос. Зная по себе, как неприятно в таких случаях присутствие постороннего человека, Володин попросил разрешения зайти попозже и, услышав в ответ: «Останьтесь, штурман», теперь вынужден был дослушать этот разговор.

— Мы уже как-то привыкли, что радиационная обстановка на корабле хорошая, — говорил Букреев, — и начали плевать на самые элементарные правила. Сегодня я обнаружил вашего подчиненного, минер...

— Мне докладывали, товарищ командир, — поспешно сказал Шиловский, чтобы хоть этим показать Букрееву, что он, минер, всегда в курсе дел своей боевой части, не только хороших, но и плохих.

— Вы там у себя только докладами и занимаетесь, — махнул рукой Букреев.

Шиловский, маленький, аккуратный, всегда слишком надушенный одеколоном, обиженно молчал, по-детски оттопырив губу. А Володин вдруг подумал о том, как хорошо все-таки, что эту сторону их службы жены не видят, иногда лишь зная о ней понаслышке, только в общих чертах, а дети, слава богу, и совсем не знают.

— А вы ведь после ужина сразу домой пойдете, — укоризненно сказал Букреев.

— Никак нет, товарищ командир, я думаю задержаться сегодня...

— Ну, хоть это вы правильно решили, — несколько смягчился Букреев. — Наведите в своем подразделении порядок, минер. И вообще, я намерен в дальнейшем судить о вас не по вам лично, а по вашим подчиненным. Свободны.

— Есть... — Шиловский повернулся кругом и, проходя мимо Володина, вздохнул все-таки с некоторым даже облегчением, как будто сказал: «Сочувствую, Серега, у тебя ведь это еще впереди».

Командир молчал, и Володин молчал. Потом Букреев закурил, пододвинул на край стола сигареты, как бы давая понять, что разговор у них будет иным.

— Садитесь, штурман.

Начало было хорошим, Володин охотно сел, спросил все-таки разрешения курить. Букреев кивнул и, мельком оглядев Володина, спокойно заметил:

— Штурман, неудобно с вами разговаривать, вы раздеты.

Володин не нашел в своей одежде ничего предосудительного, провел на ощупь пальцами по всем пуговицам кителя, обнаружил, что одна из них расстегнута, устранил замечание и тогда уже закурил наконец.

— Как вы смотрите на должность помощника командира? — спросил вдруг Букреев. Это было так спрошено, с таким пренебрежением к предлагаемой должности, как будто не о повышении шла речь.

Володин прикинул, что их помощник никуда вроде бы в этом году не уйдет, и выжидающе ответил:

— Не думал, товарищ командир...

— А чего тут, собственно, думать? — дернул плечом Букреев. — Не жену выбираете. И если есть вакансия...

«Вот оно что...» — подумал Володин, понимая уже, что речь идет о его переводе на другую лодку.

— Разрешите остаться штурманом, товарищ командир, — сказал Володин, немного удивляясь тому, что сказал.

— Не я назначаю, не мне и разрешать, — отрезал Букреев.

«Не хочешь — и не надо, — вспылил про себя Володин от его безразличия. — Я к тебе не напрашиваюсь. Не все ли равно, где плавать, в конце концов».

— Тогда я не понимаю вашего вопроса, товарищ командир, — сухо сказал Володин. Не думал он все-таки, что командир так легко может согласиться на его перевод.

— Начальник штаба велел предложить вам новую должность, — объяснил Букреев. Он подошел к окну. Метель только начиналась, значит, автобус успел проскочить, и, взглянув на часы, Букреев подумал, что Мария Викторовна должна уже подъезжать к аэродрому. — Не все ли равно, где служить? — спросил он.

— Считал, что не все равно, — ответил Володин.

— Да? — Букреев быстро взглянул на своего штурмана, снова отвернулся к окну и, наблюдая, как прямо на глазах уже заносит снегом дорогу, спросил участливо: — Кстати, а как вы себя чувствуете?

Тут уж Володин действительно ничего не понимал. Желудок у него, правда, побаливал одно время, Редько даже хотел в госпиталь положить, но потом все прошло. К чему вдруг командир спросил сейчас о здоровье?..