Орест Мальцев - Югославская трагедия

Лицо Маккарвера побледнело, руки, вцепившись в баранку, вздулись от натуги. Вобрав голову в плечи, словно защищаясь от нависшей опасности, он выглянул из кабины и испуганно посмотрел назад.

Бойцы из охраны с улыбкой переглянулись. На дороге валялась свекла, отдаленно похожая на маленькую противопехотную немецкую мину…

«…Не успела еще вьюга замести следы, оставленные на дороге трофейным бронетранспортером, как в батальон вернулся гонец, посланный Катничем к Ранковичу с донесением о победе. Он привез приказ, который круто изменил планы Вучетина: хорошенько снарядиться и обмундироваться за счет трофеев, вооружить батальон артиллерией и тяжелыми пулеметами. Начались спешные сборы, и мы покинули Синь налегке в тот же вечер.

Коце Петковский и братья Станковы с досадой, чуть ли не со слезами, расстались с тремя горными пушками. Мы захватили с собой только то, что смогли унести на плечах и в торбах. А черногорцы, перегруженные трофеями, боевой техникой и пленными, остались в городе. Нам предстоял форсированный марш через Динарский хребет.

Мы шли всю ночь. Было сыро, мрачно и очень холодно. Клейкая, полусмерзшаяся грязь налипала на обувь в таком количестве, что трудно было отрывать ноги от земли. Резкий ветер сек лица острым снегом, принесенным с горных высот, спирал дыхание. Мучителен был каждый шаг. На остановках по команде «одмор» [40] Привал, отдых. люди мгновенно валились в колючие кусты у дороги и впадали в сонное оцепенение.

Куда шли и зачем, никто не знал. Мы выполняли приказ Ранковича. Догадывались лишь, что задача, должно быть, очень важная и крайне срочная.

Стараясь объяснить бойцам смысл нашего форсированного марша, Милетич говорил на ходу:

— Надо ко всему привыкнуть, другови. Закалимся, как сталь. Мы войско легкое и быстрое. Еще одна гора, еще одна долина. Выполнить приказ — вот наша задача. Где мы остановимся? Нам этого не нужно знать. За нас думают и решают в верховном штабе.

Кто-то громко вздохнул:

— Ой-ли? Знают ли там вообще, что из Синя бежим почти голышом?

— И куда? Кажется, обратно в Ливно?

— Бросив орудия?! — высоким гневным голосом сказал Петковский.

— Знать бы хоть куда. Все было б легче!

Колонна глухо роптала в темноте.

— Они правы, — шепнул мне Милетич, зашагав рядом. — Конечно, лучше, если солдат понимает свой маневр. Но если этот маневр — тайна? Если…

Не досказав чего-то, Иован опять отстал, и снова я услышал его бодрый голос в хвосте роты:

— Не отставать, другови, не нарушать строя. Еще разок покажем, что мы из 1-го Шумадийского, что мы тверже камня, терпим все и под дождем и под снегом. В старой песне поется: «Юнаки плачут, а воюют; ружья у них на голых плечах, пистолеты на голой груди, сумки с порохом на голых бедрах». Так и мы… Пройдем сквозь сито и решето, а своего добьемся. Ведь мы союзники непобедимой Красной Армии. С нею наша сила и длинна и широка. [41] Сербская поговорка.

Говорок опять прошел по колонне, но уже совсем иной. Корчагин все-таки нашел нужные слова, сумел ободрить бойцов, влить в них свежие силы.

Партизаны начали вслух вспоминать свои удачи, из которых и сложилась победа в Сине.

Общее воодушевление и подъем, естественно, вылились в любимой песне, которую затянул Байо:

И я пел от всей души. Успех боя окрылил и меня.

Друзья мои, мои далекие боевые товарищи по дивизии, вот я и с вами! Я снова нашел себя, свое место среди бойцов справедливой битвы. Теперь, думал я, не стыдно будет смотреть в глаза товарищам.

Вдруг послышался конский топот и яростный окрик Катнича.

— Замолчать! Где командир?

— Мрачило налетел, — буркнул Байо. — Кончай петь, ребятки…

— Друже Янков! — раздраженно заговорил Катнич. — Вот не ожидал, что эта опера у тебя в роте! Черт знает что такое! Ты забыл о бдительности. Выясни, кто запел, доложи мне.

Песня затихла.

Кича продолжал идти впереди роты не оборачиваясь. Он не хотел выяснять, кто запел.

Дорога, сузившись, вползла в густой хвойный лес. Шли, спотыкаясь о корни, цепляясь за сухие еловые ветки. Слышался треск рвущейся одежды.

Лес оборвался ущельем. Перешли клокотавшую речку, потом заскользили по льду на каком-то крутом перевале.

Начинало светать. На востоке розовел сплюснутый облачком оранжевый комок солнца. Еще немного, и облако опало, как вата, в которую завернули пламенеющий уголь. Солнце ослепительно озарило снеговой Динарский хребет.

Скомандовали привал.

И здесь, на высоте, на пронизывающем ветру, бросавшем в лицо твердый, зернистый снег, кое-как одетые и измученные усталостью, люди шутили и смеялись, подбадривая друг друга и согреваясь играми.

Стороной прошли затем мимо Ливно. А в полдень перед нами уже расстилалось огромное Дуваньско Поле, окруженное крутыми горами, кое-где щетинившимися голым лесом.

Путь этот уводил нас вглубь Боснии. Вот она, гордая, во всей своей дикой красе передо мною! Если в Сербии деревушки среди фруктовых садов напоминали мне украинские хутора; если Герцеговина с ее суровым пейзажем была похожа на Кавказ, то здесь остро пахнуло на меня старой Бухарой. Села — ряды серо-желтых глухих стен маленьких низких домов, стоящих плотно друг к другу, без единого окна на улицу. Ворота заперты; садов и деревьев мало. По всем правилам мусульманской строгости законопаченная жизнь. Но все же и тут к нам присоединялись новые бойцы в фесках, обмотанных сверху шалью, они собирались вокруг старика Али Фехти, который шел с нами от Трновой Поляны и храбро сражался в Сине.

Когда миновали одно такое село у начала Дуваньско Поле, Катнич со своим ординарцем поскакали вдруг вперед.

— На разведку! Политкомиссар сам хочет выяснить обстановку! — крикнул нам Пантера, обернувшись и лихо щелкнув плеткой.

Вот они уже обогнали головное охранение и скрылись из виду.

Протяжно сопя и отдуваясь, Бранко Кумануди говорил Филипповичу:

— Ты смотри, какой наш политкомиссар храбрый! Бога-му, до чего храбрый, да хранит его святая дева. А ты что молчишь? Тебе языком дернуть, наверное, так же тяжело, как повернуть камень, что ли? Эх, необразованность! Никакого чувства, никакого понятия нет!

Джуро понуро молчал. Знамя вяло болталось за его спиной. Он то и дело поднимал голову, тревожно посматривая на совершенно ясный небосвод.

Солнце заливало поле теплом. Слепящие блестки рассыпались в ложбинках, где лежал ноздреватый, размытый дождями снег. Погода была, точно по заказу летчиков.