Орест Мальцев - Югославская трагедия

Тут только Катнич объявил нам боевую задачу. Она оказалась гораздо скромнее и проще, чем мы предполагали. Мы должны были захватить городок Горный Вакуф и освободить раненых и больных партизан, оставленных в городской больнице недели две назад при внезапном отступлении из этого района частей 3-го корпуса.

Все были сильно утомлены. Батальон не мог сразу же приступить к выполнению боевой задачи. Расположились в лесу, у подножия горы Подови, каждый устраивался как умел. Бойцы чертыхались, кто-то жалобно бубнил: «Надо же так крутить? Проще было идти ночами по хорошей дороге через Ливно и Шуйица. Давно были б здесь, и авионы нас не засекли бы, и моего друга Станича не убило бы бомбой…»

На наше счастье, потеплело. Из долины поднялся густой туман и окутал лес тонкой водяной пылью. Бойцы разожгли малозаметные костры; у нас охотники Севера называют их «нодья». А от ветра поставили заслоны из веток. Все продрогли и насквозь промокли. Оледеневшие опанки из сыромятной кожи раскисли у огня, хоть выжимай из них воду. Мы разулись, сушили носки, портянки. Мокрая одежда, испаряя влагу, служила согревающим компрессом и многих спасала от костоболи — ревматизма.

Байо запел; послышались шутки, смех — все трудности, казалось, были забыты. Ружица Бркович и Айша, дуя на стынущие пальцы, готовили новый номер стенгазеты. Трофейной пишущей машинки у них уже не было — Катнич отослал ее в штаб бригады, и девушки писали чернильным карандашом. Заметки на этот раз выходили очень коротенькие. Одна из них называлась «Чем питаться в лесу». Бросалось в глаза четверостишие Петковского:

А в разделе «На марше» был помещен мой стихотворный лозунг, тщательно выписанный по-русски:

Стенгазету вывесили на стволе бука под навесом из бересты, и вскоре снег перед нею плотно утоптали ноги читателей.

На ночь мы с Иованом устроились под сводом из снега, державшегося на еловых лапах. Поужинали остатками трофейных галет, съели по горстке семян, которые вытряхнули из еловых шишек, раскрывшихся от жара костра, и сразу же уснули, тесно прижавшись друг к другу.

Проснулся я от толчков. Открыв глаза, увидел перед собой Катнича.

— Доброе утро, — приветствовал он. — Эво, куда забрался! Сразу и не найдешь. — Он насмешливо огляделся и поворошил ногой бурую залежь сухой хвои, служившую для нас с Милетичем подстилкой.

— А неплохо устроился. Ну, как отдохнул?

— Спасибо, выспался, — коротко ответил я.

— А почему такой недовольный? — Катнич сунул в рот мундштук с сигаретой. — Тебе у нас, наверное, трудно? Ведь таких походов, на какие мы способны, пожалуй, не знает ваша армия да и вся военная история? Что, не согласен?.. А взгляни-ка сюда, друже. Что это такое?

Он развернул передо мною скомканную стенгазету.

— Что означает этот твой лозунг: «Жизнь для победы сберегай!»? Подумай хорошенько. Если все мы начнем сберегать свою жизнь, то кто же тогда пойдет в опасный, может быть, смертельный бой? Кто не предпочтет «хитро», «ловко», как это у тебя написано, увильнуть от опасности? А? Твой лозунг политически дезориентирует бойцов. Переборщил, брат. Всегда так: сам не просмотришь, и получаются какие-то выверты. Что за поэтические вольности! А кстати, я позабыл тебя спросить… Детская доверчивость! Ты состоишь в партии?

— Да, я перешел Днепр коммунистом.

— Коммунистом? Так!.. Но ведь коммунисты, мой друг, в плен не сдаются. По крайней мере, у нас это не принято. Покажи-ка свой партбилет. Или у тебя его уже нет? — с ехидцей усмехаясь, Катнич смотрел на меня. — Ага, понимаю…

Оскорбительный намек подействовал на меня, как удар.

— Кандидатской карточки, — сказал я сдержанно, — я не успел получить. А комсомольский билет всегда со мной. Вот он.

Катнич с любопытством повертел в руках книжечку:

— Комсомольский… — Он помолчал, что-то торопливо обдумывая. — Ну, хорошо. Ты русский, и этим для меня все сказано. Но учти, что у нас есть еще ОЗНА… Не забывай, что ты был у немцев в плену. Я знаю, что ты храбр и предан нашей борьбе, и хочу, чтобы в этом еще раз убедились все. Намечается тут как раз одно дельце… Желаешь принять участие?

Он ушел, одарив меня улыбками и уверениями в своем искреннем братском отношении. А я чувствовал фальшь в его словах и недоумевал, почему он относится ко мне совсем не так, как Вучетин. В тяжелом раздумье отправился я в лес, чтобы собрать себе и Иовану на завтрак брусники.

Неожиданно Милетич нагнал меня. Он был чем-то сильно встревожен.

— Ты здесь? С тобой уже говорил Катнич?

— Да.

— Насчет задания?

Иован сшиб кулаком снеговую шапку с еловой ветки, давая выход накопившемуся раздражению.

— Почему именно ты? — тихо заговорил он. — Понимаешь, задание очень опасное и трудное. И, как мне кажется, довольно бессмысленное. Вучетин был против, но Катнич настоял на своем. Говорит, что нет другого выхода!

Иован взял меня под руку, и мы медленно пошли к лагерю…»

«…Горный Вакуф лежал в речной долине. Сверху, с горы, нам хорошо были видны его белые домики под черепичными крышами, узкие, кривые улицы, обсаженные высокими тополями, шпили церквей и белые минареты. У дороги подковками чернели сторожевые окопы, а с противоположной стороны городка крутым изломом вилась река Врбас.

Командование батальона решило захватить город, как обычно, ночью. Обстановка была нам не совсем ясна. От местных жителей еще по дороге Вучетин узнал, что в Вакуфе стоят четники и небольшая немецкая часть: доморощенные и пришлые фашисты уже окончательно объединились против нас.

Предполагалось послать в город диверсионную группу из солдат и офицера, хорошо знающих расположение улиц. Но, как я после узнал, Катнич сам назвал тех, на которых он надеялся, и в том числе меня.

Мы вчетвером сидели на склоне лесистой кручи в ожидании сумерек: Ружица Бркович, Айша Башич, Коце Петковский и я. Мы должны были проникнуть в город, минуя окопы и заставы, каким-нибудь способом вызвать панику и тем самым облегчить батальону ночное нападение на вражеский гарнизон. Я и Петковский оделись немецкими ефрейторами, а Ружица и Айша изображали собой местных девушек не слишком строгого поведения. На Айше была черная юбка и суконный зеленый жакет, украшенный по отвороту мелкими блестящими пуговицами, а Ружица надела ярко-синее пальто, повязав голову оранжевым в синюю клетку платком. Эту одежду девушки носили в своих торбицах и не раз пользовались ею, уходя в разведку. Мундиры же немецких ефрейторов мы с Петковским нашли среди трофейной одежды.