Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1974-7

Прощай, озорная квартира
Над круглым зеленым двором!
Бокалы последнего пира
В старинном буфете запрём.
Дом сносят. На стенах короста,
И трещина рвет потолок…
Но громок
Прощального тоста
Немного напыщенный слог!
Прощайте, лепные карнизы,
Увитый цветами пилястр!
За вечные ваши капризы
Эпоха вас смерти предаст.
Седой головою в печали
Опять покачает знаток…
Вика остается в бокале
Как раз на прощальный глоток!
Прощай, молодая хозяйка.
На наших глазах не старей!
Друзей беззаботных бросай-ка
Да замуж иди поскорей.
Дом сносят. Простимся:
Так просто
Найти подходящий предлог…
Но громок
Прощального тоста
Немного напыщенный слог!
Напрасная времени трата
Оспаривать времени нрав!
Москва развела нас куда-то
За линии тихих застав.
Уносит нас в разные дали
Людской предвечерний поток…
Вина остается в бокале
Как раз на прощальный глоток!
Растанная!
С юностью нашей,
С друзьями поры холостой,
С влюбленностью легкой, вчерашней,
С обителью предков простой!
Дыханье грядущего мира
Сюда долетает извне.
Бокалы последнего пира
Пустые. Ни капли на дне…

После пира меня провожали друзья —
За окошком машины стояла семья:
Муж с женою, детишки и старец.
И захлопнул я дверцу коротким рывком,
И, вперед уплывая, увидел мельком
Тех людей, что со мною расстались.
Что-то друг прокричал, улыбаясь хмельно,
И качнуло его молодое вино,—
Или сердце за мной потянуло!
И услышал я дружбы безмолвную речь,
И дыхание будущих радостных встреч
На мгновение счастье вернуло.
Улыбалась хозяюшка с грустным лицом,
И, тотчас опечалясь, я вспомнил о том,
Что терпение женщины свято.
Обняла своего, поддержала любя,
Словно тихо сказала: «Жалейте себя,
И друг друга жалейте, ребята!»
И мальчишки, толкаясь, кричали вослед:
«Приезжай!» — словно жаждали
будущих лет
Для того, чтобы с нами сравняться
И участвовать в долгой беседе мужской,
Говорить, поводя непоспешно рукой,
За улыбкой отца не гоняться.
Но последними были глаза старика.
Мне вдогонку метнулась сухая рука
И тотчас же в полете застыла.

Это было известье о встрече иной —
О последнем свиданье в дали неземной
Беспросветной, как тьма и могила…
оглянулся потом — удалялись они
В отлетевшие годы, в минувшие дни,
Чтобы в будущих днях объявиться.
Ощутив привкус счастья и горечь беды,
Разглядел я над домом две ранних звезды,
Как пустые глаза ясновидца.

Вернулся обратно!
К родным уголкам поспеши!
На стержень Арбата
Надета пружинка души.
Сжималась-сжималась,
Да вдруг распрямилась она,
И самую малость
Ей прежняя ласка нужна.
Вернулся обратно!
Так душу свою успокой,
О ветер Арбата,
Легко потеревшись щекой.
В нем теплая сырость
Глубоких и гулких дворов,
И дружба и милость —
И лучших не надо даров!

Вернулся обратно!
Так что ж — оброни с каблуков
На камни Арбата
Песчинки иных берегов.
Чтоб здесь обитали
Далеких земель города
И в милом квартале
Тебя поджидали всегда.

Вернулся обратно!
В свои переулки приди.
Дай счастье Арбата
Душе, не стесненной в груди.
Сжималась-сжималась,
Да вдруг распрямилась она,
И самую малость
Ей прежняя ласка нужна.

О, резкий свет далеких лет,
Когда — спроси любого! —
Я вырезал твой силуэт
Из неба голубого!
Студенческий недолгий бал —
Паренье и скольженье! —
Когда я крал из всех зеркел
Твое изображенье!
Бессонниц темные круги,
Когда через рассветы
Нес у щеки твои шаги,
Как белые букеты!
Тот пыл, когда тебя лепил
Из стужи на Манеже!
Я ничего не позабыл,
Да удаются реже
Все фокусы далеких лет:
Не просто, право слово,
Любимый вырвать силуэт
Из неба голубого…

Во дворах проходных
и в парадных,
пропадая от света до тьмы,
мы не знали девчонок нарядных,
и красавиц не видели мы.

Незаметные в шумной округе,
беспечальные дети войны,
были девочки, наши подруги,
угловаты, худы и бледны.

Но, о деве тоскуя далекой,
забывал я про наше житье.
И сжималось от силы высокой
одинокое сердце мое.

Я искал идеал —
и отныне,
отрешаясь от школьной муры,
я вздыхал по Кондратовой Нине,
теледикторше нашей поры.

…Между тем, потихоньку,
как в сказке,
с неприметным смешком на губах
недотроги,
вьюны,
сероглазки
подрастали в окрестных домах.

Все менялось, и как-то однажды,
после лета влетевшие в класс,
мы притихли, — и будто от жажды
пересохли вдруг губы у нас.

…Я не знаю, как это случилось,
но не в тот ли отчаянный миг
мы навеки отдались на милость
милосердных ровесниц своих!

Пусть отмеченный общею метой,
чуть не плача, с закушенным ртом
о мальчишеской слабости этой
я не раз пожалею потом.

Пусть об этом не раз пожалею,
что бывало дороже всего,
укорить никого не посмею
и забыть не смогу ничего.