Владимир Рублев - Семья

Дождь усиливался. Скоро сквозь мутную его завесу не стало видно ничего, и Валентин устало улегся на прежнее место. Успокоившись от перемены положения, он взял лист и стал читать то, что писал вчера поздно вечером. Написанное не понравилось ему, и он, тяжело вздохнув, разорвал лист. Ему хотелось написать о горняках что-то значительное и необычное, не похожее на желтяновские трафареты, но для этого надо быть сейчас среди товарищей, жить их жизнью. Ведь так много нового произошло на шахте за эти месяцы. А то напишешь такое, что смеяться будут.

Галина украдкой бросает внимательные взгляды на Валентина. Наконец-то она увидела, когда шла из школы, Зину Горлянкину. Она сразу узнала Зину по фотокарточке. Вероятно, догадалась и Зина, кто такая Галина, она вспыхнула, поймав настороженный, изучающий взгляд Галины, а пройдя, обернулась, и на какое-то мгновенье их взгляды встретились. «Вот она какая — Зиночка...» — ревниво подумала Галина, запечатлевая в памяти несколько полную фигуру девушки, одетой в старенький пиджак и простенькое,облегающее ее платье... Тамара уже рассказала Галине, что Валентина не раз видели с Зиной, Галина вначале отмахнулась от слишком смелых предположений Тамары о их связи, но вот сейчас, вспоминая Зину не как что-то далекое, воображаемое, а живую, находящуюся здесь, в поселке, она чувствовала, что начинает почему-то тревожиться. «Что же у них было? Почему было? Может быть, есть?» — думает Галина.

Вечереет. На улице усиливается дождь, приглушенный шорох его на крыше, стенах дома, на деревьях в палисаднике успокаивающе действует на Валентина. Он любил такие вот дождливые тихие вечера в уютной комнате, от них словно веяло чем-то безоблачно детским, далеким, и хотелось не спеша думать, что в мире также тихо, уютно, что вот эти недавние сомнения, хмурые взгляды притихшей Галины совсем не существуют.

— Галя! — тихо позвал он, но тут заплакал маленький Миша, она начала успокаивать его.

В окно постучали. Галина положила Мишу, вышла и вернулась с Тамарой. Да, да, она будет жить в нашей маленькой комнате, — вспомнил Валентин, наблюдая за Тамарой. Ему показалось, что она сильно изменилась. Ее темные глаза живо перебегали с предмета на предмет. Когда Тамара проходила к его изголовью, Валентин невольно отметил, что в ее мягких, вкрадчивых движениях есть что-то кошачье.

— Решили, значит, переменить квартиру? — сказал Валентин, чтобы нарушить неловкое молчание.

— Надо же пожить самостоятельно, — натянуто улыбнулась Тамара. — Я не знаю, говорила ли вам Галина о том, что я буду жить у вас не одна?

— Я знаю... С Марком Александровичем, значит, не поладили? А что Иван Павлович сказал вам на это?

— Что же он будет говорить? Я знаю, что папа сердит на меня, но разве против сердца пойдешь? Если я не любила Марка, то тут уж никто не виноват.

Они говорили около часу, несмотря на недовольство Галины, хлопотавшей в это время по хозяйству.

Поздно вечером, когда уснул маленький Миша, а Тамара затихла в своей новой квартире, Галина пришла к нему. Валентин не спал, ожидая ее. Галина молча прошла к изголовью, села на стул, где раньше сидела Тамара и безмолвно занялась рукодельем.

— Ты на меня обиделась? — спросил Валентин.

— Да, обиделась... — тихо проговорила Галина, не поднимая головы от рукоделья. Валентин взял ее руку в свою и, притянув жену к себе, прошептал:

— Не надо, Галка, хорошая моя!

Галина приникла к нему и неожиданно заплакала. Он стал успокаивать ее, говоря, что надо смотреть на все проще, не превращать мелочи в целые проблемы, и тогда все будет хорошо.

Уснули они перед рассветом. Но Галина так и не насмелилась расспросить его о Зине Горлянкиной.

Галине показалось, что едва она смежила веки, как заплакал Миша. Еще не проснувшись полностью, она взяла сына на руки и дала ему грудь. Полусонное состояние продолжалось до тех пор, пока маленький Миша, насосавшись, не завозился, гукая и щекоча мать розовыми непослушными пальчиками. В этот момент Галина словно еще раз проснулась и, переложив сына в кроватку, подошла к окну. Над землей начинало светать. На сердце Галины стало грустно, она думала о Зине Горлянкиной. Да, она должна все знать о их взаимоотношениях, и лучше всего от самого Валентина. На это надо было решиться.

Однако долго раздумывать было некогда. Началось утро с обычными утренними хозяйственными делами. Она быстро принесла от колонки воды, растопила печь, унесла в сарайчик «завтрак» поросенку, протерла влажной тряпкой полы. Когда совсем рассвело и к шахте потянулись рабочие, она разбудила Тамару. Ta, сонно пожевав губами, пробормотала:

— Рано ведь еще...

Проснувшись наконец, Тамара умылась и прошла на кухню. Заплетая темные косы, она с любопытством смотрела, как возится Галина у печи.

— А рано ты встаешь, Галя... Я бы ни за что не просыпалась так, если бы не на работу.

— Разве в шесть часов рано?

— Я вот привыкла в полдевятого вставать... А дома и еще позднее просыпалась... Куда же спешить?

Позавтракав, Тамара ушла.

Галина прошла в спальню. Она удивилась, застав Валентина спящим: обычно он просыпался почти одновременно с нею. Присев на край койки, она долго смотрела на бледное худое лицо мужа. Он во сне улыбался чему-то, Галина, тихо вздохнув, вдруг поймала себя на мысли, что ей жаль мужа — вот такого неподвижного, лишенного возможности быть вместе с людьми...

Она уже знала по рассказам Валентина, сколько хорошего в его жизнь принес шахтерский коллектив, видела, что муж скучает от бездействия. Поняв, что Валентина не удовлетворяет только ее общество, она сначала обиделась. Ей и в голову не приходило, что Валентин уже не тот, каким был в первые месяцы их совместной жизни. И вот сейчас одновременно с чувством безмолвной жалости у Галины мелькнула мысль, что, оживая при посещениях товарищей, Валентин тянется к напряженной большой жизни, что для него Санька Окунев, Иван Павлович, старший Комлев и другие — это общие радости и неудачи, общие интересы, общие волнения. И Галина подумала, что он не успокоится, пока не вернется снова к своим друзьям и товарищам по работе. Но вернется ли? Ведь доктора говорят ей так мало утешительного... Что же сделать, чтобы облегчить участь Валентина? Заменить ему товарищей, с которыми он так сжился, она не могла; значит, она должна сделать так, чтобы его товарищи бывали здесь чаще... Придя к такому выводу, Галина облегченно вздохнула. Она переговорит об этом с парторгом, с Иваном Павловичем, они поймут ее...

На подъездных путях шахты, которые проходили невдалеке от их дома, громко прокричал паровоз. Валентин открыл глаза, увидел жену и радостно рассмеялся.

— Какой я хороший сон сегодня видел! Широкую, широкую реку... и я плыву в воде, а вода такая чистая, что даже собственные ноги видно. Уж так я бултыхался, так радовался, что снова мои ноги ожили... Значит, скоро ходить буду.