Владимир Дягилев - Весенний снег

Но детишки лежали и во взрослых палатах, и в мужских, и в женских.

Мудрость размещения - это была идея заведующего клиникой, и состояла она в следующем. Больных всячески перемешивали и по диагнозу, и по состоянию, и по характеру. Таким образом, получалось, что в одной палате находились,те, кто еще ожидал операции, и те, кто уже перенес ее, люди, впервые попавшие в больничные условия, и ветераны, проведшие здесь чуть ли не треть жизни, те, кто боялся даже пустячного укола в палец при взятии анализа крови, и те, кто прошел через такое, что и не верилось, что человек может через такое пройти.

Особенно сложно было узнать и уловить при приеме характер. Крылов частенько повторял на пятиминутках:

"Будьте немного психологами, хотя вы и хирурги".

"Уловить характер", как тут говорили, дело не простое.

Для этого у хирурга нет ни времени, ни возможности.

Поступает человек-его класть надо. А вдруг он окажется занудой, капризулей, неуживчивым типом? Тут никакие характеристики со службы не помогут, потому что здоровый человек на работе-это одно, а больной, находящийся в больнице,-совсем другое. "Это, видите ли, две большие разницы",-шутил Крылов на пятиминутках.

Тем не менее опыт, приобретенный с годами, научил хирургов довольно успешно создавать "здоровые коллективы", хотя, конечно, это звучало каламбуром в стенах клиники.

Вера Михайловна видела результат всей этой незаметной, но необходимой работы по психологической подготовке людей. Сказалась она и на ее Сереже.

Она стала приглядываться и замечать, что и другие ребятишки тоже не боятся предстоящей операции, а ждут се и жадно впитывают каждое слово тех, кто перенес ее.

- А засыпание делают еще до операции,-однажды среди разговора сообщил ей Сережа. - Нам Митя рассказывал.

- А правда, что сердце из груди вынимают? - спросил он ее в следующий раз.

Веру Михайловну поражали не сами вопросы, а тон, каким они были заданы, совершенно спокойный, ровный, без тени испуга.

Им, этим крохам, предстояло испытать страдания, быть может, умереть и вновь воскреснуть. А они не боялись этого. Они жили ожиданием. Оказывается, к предстоящим страданиям тоже надо готовить!

Раньше Вера Михайловна что-то слышала об этом.

Сейчас видела, сопереживала. И она-то как раз и волновалась и страдала, хотя не ей, а ему предстояла страшная операция.

И еще раз он спросил ее:

- Ну, мам, когда?

- Есть же, кто раньше тебя поступил... Вот Ванечка, например.

Сережа скосил на нее свои большие взрослые глаза и кивнул: понял.

Выступление Крылова на совещании состоялось. Говорил он, как всегда, негромко, без остроумия и ораторского блеска, но мысль его была новой и необычной.

И люди, привыкшие к его неброским докладам, уловили его- мысль и внимали ей. Выступление звучало доказательно и произвело впечатление. Это было видно не только по тому, что ему в конце аплодировали,- но и по той тишине, что стояла в аудитории, а главное, по выражению лиц его вечных оппонентов. Например, Горбачевского. Последний сидел в президиуме, рядом с трибуной, но старался не смотреть на Крылова и ничем не выдать своего неудовольствия. И вот это-то стремление сдержать свои эмоции уловил Крылов.

В перерыве к нему подходили малознакомые и совсем незнакомые люди, благодарили, жали руку. Главный врач доцент Рязанов, отыскав его в толпе, шепнул:

"Кажется, прошло. Проглотили".

А потом как-то так повернули совещание, что предложение Крылова судить о работе клиник и больниц не только по обычным, общепринятым показателям, но и по тому, сколько вылечили так называемых безнадежных и скольким тяжелым не отказали, это предложение, встреченное вроде бы одобрительно, как-то незаметно оттеснили, будто бы и забыли о нем. И лишь в конце, заключая, шеф, крупный деятель из Москвы, вспомнил о словах Крылова и сказал: "А вы знаете, над этим следует подумать. Конечно, не с кондачка, но.. . подумать следует".

На следующий день Крылову позвонил доцент Рязанов.

- Ехать надо,-сказал Рязанов.-Шеф приглашает. Смотри... не очень...

- Слушаю, товарищ начальник,-иронически-шутливо ответил Крылов и бросил трубку.

Дел в клинике было много. Ехать ему не хотелось.

"А может, насчет аппаратуры удастся?!"-блеснула

мысль.

- Леночка!-крикнул он секретарше.-Дайте-ка всю документацию по аппаратуре.

Шеф и издали-то казался человеком громоздким, а вблизи он и совсем напоминал слона. Крылов почувствовал себя перед ним лилипутом.

Шеф медленно вылез из-за стола и подал руку. Крылов посмотрел на его крупное лицо с мясистым носом, в его серые с умными огоньками глаза и подумал: "А он добряк".

- Так вот. Захотелось пообщаться тет-на-тет, как говаривал мой старшина, - без предварительных экивоков начал шеф. - Есть мысль в вашем предложении.

Есть, - подтвердил он и насупился, что совсем не шло ему и никак не вязалось со всем его добродушным видом. - Но дать "добро" на это не можем.

Он замолчал, видимо чувствуя неловкость от отказа.

А Крылов снова подумал: добряк. Но в душе его уже возникло и нарастало сопротивление. Чтобы сдержать себя, Крылов отвернулся к окну. Там шла своя жизнь.

Район капитально ремонтировали, строили, красили, перекрывали крыши. Под лучами редкого солнца все это выглядело радостно и весело.

- Для чего все это? - неожиданно даже для себя спросил Крылов. Будто губы помимо его воли произнесли этот вопрос. Но он показался дельным, и Крылов повторил его:-Для чего строим, улучшаем, возводим новые дома, города? Для чего все эти наши планы, все цифры? - Он вспомнил наказ Рязанова "не очень", но пе мог остановиться.-Для чего научно-техническая революция, разгадка атома, его открытие?

Его все-таки прорвало.

- Ну, еще что?-добродушно улыбнулся шеф.

- Для чего?-Крылов уловил, что его настойчивость выглядела мальчишеством, и быстро ответил: - Для человека... Вроде бы.. . Все для него. А о нем?

О самом? О его счастье, которое начинается со здоровья...

Он замолчал, потому что понял: все это реакция" на отказ, и не более...

Наступила пауза.

- А вы спортом не занимались? - спросил шеф. Это прозвучало неожиданно, так же, очевидно, как вопрос Крылова "для чего все это?".

Но это был вопрос, лично обращенный к Крылову, и на него надо было отвечать.

- В студенческие годы, - сказал Крылов, - легкой атлетикой. На сто метров бегал.

- А я-тяжелой,-продолжал шеф.-А к соревнованиям-то готовиться нужно. В форме быть. А если команда? А если целый, вид спорта? Вон санный спорт у нас совсем не развит, хотя странно это, потому что страна у нас снежная.-Он уложил свои большие руки на стол, словно желая подчеркнуть этим жестом самые мирные цели своего разговора.-Я вот к чему. Не готовы мы к тому, что вы предлагаете. Я говорю о хирургах.