Борис Бурлак - Реки не умирают. Возраст земли

Таких не оказалось.

Вера распустила свою группу до условленного времени, пошла проводить панинскую. Тут были почти одни девушки, многим из них гражданская война помешала выйти замуж. («Да и не каждая выйдет после войны», — думала Вера, оглядывая шеренгу за шеренгой.) Вид у них был торжественный: девчата шли под огонь с той показной решимостью, что с головой выдает необстрелянных людей. Дружинницы были одеты в телогрейки, полученные накануне, и это придавало им некое солдатское единообразие, не говоря уж о карабинах и накрепко прихваченных к талии подсумках. Но обувь самая разная, у кого что нашлось, — ботинки, мужские сапоги, выходные гусарики.

Василиса крупно шагала впереди, высокая, выше всех в своем отряде, и по-командирски подтянутая. Кроме новенького карабина, отливающего светлой желтизной, сбоку у нее мирно покоились гранаты на затянутом поясном ремне. (И откуда она их достала?)

Показался берег. Вечернее солнце, большое, багровое, нависало над зубчатым пойменным лесом — там, где, должно быть, горная Сакмара со всего разгона кидается встречь Уралу, и они, крепко обнявшись на виду у города, спешат поскорее уйти в степь.

— Вы куда это, бабоньки? — остановил их часовой в самом начале окраинной улочки.

— К мосту, — хмуро ответила Панина, недовольная бесцеремонным обращением.

— Жить, что ли, надоело? Так молодые, как я погляжу.

— Оставьте шуточки, — сказала Вера. — Где товарищ Башилов?

— С этого бы надо и начинать. Идемте, провожу.

Замыкал набережную улочку каменный двухэтажный дом искусной фигурной кладки, с цветной керамической облицовкой по фасаду. Около железных ворот толпились вооруженные люди, на крыльце стоял комиссар 217-го полка Башилов-младший. Вера узнала его сразу, худенького, тщедушного на вид, никак не похожего на своего старшего брата Ефима.

— Какое такое войско прибыло к нам? — спросил Марк Башилов Панину, но, увидев Карташеву, легко сбежал с крылечка. — А-а, Вера Тимофеевна, рад приветствовать!

Он быстро осмотрел жиденькую колонну, приветливая улыбка на его лице погасла.

— Видите, товарищи, до чего мы с вами довоевались, а?.. — обратился он к своим бойцам.

Вера поняла, что у них был серьезный разговор, — определенно о ночном отходе из-за Урала, — и Башилов под настроение упрекнул бойцов женской помощью.

— Вон они, казачишки, весь день таращат глаза на город. — Он мотнул головой в сторону Ситцевой деревни за рекой. — А тут буржуа все крыши промызгали в ожидании дутовцев. Сколько еще они будут обмениваться взглядами?..

Красноармейцы молчали, никто не проронил ни слова, даже тот словоохотливый часовой, что остановил отряд.

— Что ж, Вера Тимофеевна, люди нужны позарез, особенно сестры милосердия, — сказал Марк Башилов после некоторой паузы.

— Мои девушки умеют стрелять неплохо. Вы не держите их в тылу.

— Какой тыл? Тыла больше нет. Сами видите: полк в черте города...

И как бы в подтверждение его слов, низко над окраиной сухо лопнула шрапнель. Бойцы в одно мгновение попадали на землю, да и Башилов, повинуясь солдатской реакции на близкий разрыв, неловко вобрал голову в плечи. А дружинницы как остановились, так и стояли, не успев понять, в чем дело. Когда все тут же вскочили на ноги, стараясь не глядеть в их сторону, Башилов заговорил, посмеиваясь:

— Эдак нельзя, товарищи женщины, вести себя. На войне важно не только вовремя подняться, важно и вовремя упасть. Земля-матушка всегда спасает. Видите, в какую краску вогнали моих орлов! Они не из робкого десятка, не раскланиваются перед шальными пулями, но знают, что красоваться под шрапнелью тоже Ни к чему. — И добавил совсем уже весело: — Новички могут поставить в смешное положение каких угодно храбрецов!

— Привыкнут, Марк Андрианович, — заметила Вера.

Башилов взял ее за локоть, они отошли в сторонку.

— Как Михаил Дмитриевич?

— Расстроен, что сожгли мостовой настил.

— Поторопились мы, Вера Тимофеевна. Как стемнеет, заново выложим настил. Благо доски нашлись на заводе «Орлес». Михаил Дмитриевич не собирается в наш полк?

— Он завтра будет в двести восемнадцатом.

— Везет моему Ефиму, вечно на глазах у начальства.

— Это хорошо или плохо?

— Да как вам сказать, Вера Тимофеевна? Хорошо потому, что, где начальство, там и подкрепления, а плохо оттого, что у нашего брата подчиненного руки не свободны при начальстве.

Вера не удержалась:

— Единственное подкрепление, которое получит завтра Ефим Андрианович, — моя группа такой же численности.

Марк смущенно кашлянул в ладонь, привычным жестом убрал со лба волнистые выгоревшие волосы.

— Передавайте привет Ефиму. И не поминайте лихом двести семнадцатый!..

Они простились. Но едва Вера успела завернуть за угол, как ее догнала Василиса. Не говоря ни слова, начала жарко целовать.

— Ну, полно, полно, тетя Вася, иди к своим...

Наконец Василиса потерянно опустила руки, в глазах нестерпимо засияли крупные слезы.

— Как тебе не стыдно? Что ты нюнишь? — сердито сказала Вера.

— Почему ты не взяла меня к себе? Почему?

— Одумайся! Надо же кому-то быть старшей в этой группе. А кроме тебя, некому.

— Верочка, ты обещаешь?

— Да-да, обещаю, обещаю не лезть под огонь, — поспешно договорила она и тоже поцеловала Васену.

За углом Вера остановилась на минутку, чтобы унять волнение. Потом чужой, сбивчивой походкой пошла к центру города. Она шла, никого не видя, не догадываясь, что ее провожают карающие взгляды тех самых буржуа, которые «все крыши промызгали в ожидании дутовцев», как образно сказал сегодня Марк Башилов.

Солнце закатилось. Где-то звонили ко всенощной. Было странно, что в городе, измученном осадой, оглушенном артиллерией, еще молятся богу. Под этот мерный вечерний звон в памяти возникали вещие слова раздумчивой песни, которую так любил ее Семен: «Уж многих нет теперь в живых, тогда веселых, молодых...» Вера подумала о муже с такой пронзительной тоской, что невольно набавила шаг, чтобы поскорее увидеть Поленьку и забыться на часок. Дома она приготовила сытный ужин из, тех запасов, которые с зимы берегла для случая. На завтра она сварила мясной борщ, пожарила картошку с салом.

— Что за праздник, мамочка? — допытывалась Поля.

— Никакой не праздник. Я завтра уйду очень рано, а вернусь, может быть, ночью. Тут разогреешь сама.

— Хорошо, мамочка. Понимаю, мамочка... — с готовностью отвечала Поля, давно привыкшая к тому, что мать пропадает целыми днями.

После ужина Вера хотела посидеть немного с Поленькой, позабавить чем-нибудь, приласкать, как бывало раньше. Но пока мыла посуду на кухне, девочка уснула на диване. Вера осторожно раздела дочь, укрыла стеганым одеялом и присела рядом. Она все больше узнавала в ней себя: такой же прямой, открытый лоб, такие же брови, темные, длиннющие, и этот своенравный склад пухлых губ, и маленькая бархатная родинка на шее точно такая же.