Борис Бурлак - Реки не умирают. Возраст земли

Ян Петерсон обошел вместе с Верой боевую цепь дружины, слева примыкающую к реке, и сказал, довольный работой женщин:

— Лаби устроилас.

Окопы действительно получились настоящие, с удобными брустверами, выложенными дерном. Кое-кто успел их углубить для стрельбы с колена. Вера тоже успела.

Начав атаки в лоб на 217-й полк, который ночью переправился на левый берег по заново восстановленному настилу железнодорожного моста, казаки расширяли наступление на восток. И вот уже батальоны 218-го полка вступили в бой — он приблизился настолько, что латыши открыли фланкирующий огонь из пулеметов. Кони убитых казаков дико заметались по степи, оглашая ее долгим, тоскливым ржаньем, берущим за сердце. (Вера вспомнила, как жалеет Логвиненко беззащитных лошадей.)

Теперь-то и обнаружили дутовцы у себя на фланге красных пулеметчиков, которые полностью расстроили кавалерийскую атаку в центре.

Не решаясь идти на них в конном строю, они двинули сюда отдельную пластунскую роту. То была «золотая» рота, офицерская, — гордость Дутова. Хотя офицеров в ней оставалось не больше трети, особенно после недавних боев за Меновой двор, но, щедро пополненная урядниками и вахмистрами, она продолжала считаться ударной силой — на крайний случай, когда и массированная конница шарахалась от винтовочных залпов и пулеметов.

Из своего уютного окопчика Вера ясно видела, как пластуны, ловко действуя локтями, не поднимая головы, по-змеиному огибали холмики сурчин и тут же ныряли в ковыльные ложбинки.

— Не стрелять! — передали команду Яна Петерсона.

Легко сказать — не стрелять. Вера уже различала в прошлогоднем, отбеленном снегами ковыле защитные фуражки пластунов, их вьющиеся тела. Она, казалось, слышала их частое, шумное дыхание.

— Огонь! — крикнул Ян.

И заработали «максимы», покрывая дальние винтовочные выстрелы, будто разом смолкшие над степью, которая затягивалась волокнистым дымом. Через несколько минут оба пулемета замолчали. Все поле выглядело мертвым. Вера не догадывалась, что пластуну легче всего прикинуться убитым и спокойно отлежаться до очередной атаки. Но Петерсон знал это, был начеку.

Вдруг Вера заметила около одной сурчины золотой просверк погона. «Жив офицерик», — с неутоленной ненавистью подумала она, тщательно прицеливаясь. Тут снова застучали пулеметы, на этот раз «с чувством, с толком, с расстановкой». Вера тоже не спешила, терпеливо ожидая, где еще, появятся золотые блики-просверки в белом ковыле. Она теперь не сомневалась, что дутовцы бросили на латышей отборную пехоту. Ян понял это раньше.

Увлеченная поисками ближних целей, Вера и внимания не обратила, как придвинулась вторая цепь.

— Дружине оставаться на месте!.. — приказал Ян.

«В чем дело? Почему?» — едва успела она подумать, как увидела его с гранатой, вскинутой над головой.

Рослые, грузные на вид латышские стрелки с необыкновенной легкостью побежали встречь поднявшимся казакам. Завязалась рукопашная. Но пластуны из второй цепи не приняли штыкового боя и отступили в рыжий, глинистый овражек, что пролегал наискосок от рощи к, проселочной дороге. «Сейчас бы ударить им вдогонку», — разгорячилась Вера, с опозданием поняв, что крайний пулемет отсекает огнем вторую цепь от первой. «Не выйдет из меня настоящего бойца», — подосадовала она на свою неопытность.

Наступила передышка. Ян короткими перебежками отвел стрелков на обжитый рубеж. В контратаке был наповал убит один латыш и двое ранены. Женщины стали перевязывать раненых в укрытии, за вековым осокорем, что возвышался позади окопов. Ян, пригибаясь, через кустарник добрался до Веры и посоветовал еще глубже зарываться в землю.

Лежа на боку, она принялась помалу углублять спасительный окопчик. Ее примеру последовали другие женщины. Копать землю саперной лопаткой, да еще в таком неловком положении — мука настоящая. Наверное, этой каторжной работе и конца не будет. Но вот на пологий бугор вымахнула конная батарея дутовцев.

Казаки соскочили с лошадей, на ходу сбросили пушки с передков и засуетились около орудий. Ян сам лег за пулемет, дал длинную, без единого перебива очередь, больше для острастки, потому что до батареи было далековато. Орудийная прислуга немедленно укрылась за боевые щиты, а коноводы и ездовые отскочили в степь.

Вера ждала, ей сделалось не по себе: против артиллерии и латыши бессильны. Однако она испытывала гордость, что участвует в таком жарком деле.

Там, на бугре, метнулись блеклые под солнцем четыре вспышки, ахнула земля от дробного залпа и гулким эхом отозвался пойменный лес на череду разрывов. Перелет!.. Вера сжалась в комочек, ожидая новой батарейной очереди. Но казаки что-то замешкались. Только хотела глянуть вдоль цепи, как ведут себя дружинницы, грохнули еще разрывы. Недолет!.. «Они лихо рубят, да стреляют в белый свет как в копеечку...» — опять вспомнила Вера фейерверкера Логвиненко.

Эх, Вера, Вера, она еще не знала, что перелет и недолет — это и есть та самая нулевая вилка, вслед за которой жди прямых, точных попаданий.

Оглушенные раскатами фугасного грома, женщины лежали в своих окопах, не в состоянии шевельнуться. Вера чувствовала во рту вяжущую сухость, такую сухость, что, кажется, слова не вымолвишь. «Как там моя Поленька?» — подумала она, чтобы отвлечься хотя бы в мыслях от этого грохочущего ада. Близкий разрыв сильно тряхнул ее, засыпал глиной, и Вера решила, что вот и все... К счастью, осколки пролетели мимо с разбойным свистом.

И в ту же минуту сделалось тихо-тихо. «Неужели контузия?» — испугалась Вера. Она торопливо выглянула из окопа: дутовская батарея снималась с огневой позиции, а справа, из рощи, густо высыпала двойная цепь соседнего батальона. Отчетливо было видно, как рабочие ходко идут в атаку.

Это 217-й и 218-й полки, один за другим, по сигналу, встали на казаков. В первых боевых цепях, с винтовками наперевес, шли командующий обороной Великанов, начальник политотдела Здобнов, комиссары полков Ефим и Марк Башиловы. Наступление охватило все пространство от самого полотна железной дороги и до мелколесья, левее которого латыши надежно прикрывали излучину Урала. Спешенные казаки попятились назад. Сначала они отходили перебежками, уступ за уступом, но, оказавшись в чистом поле, где не за что и глазом зацепиться, они бросились к тыловым балкам, в которых сгрудились коноводы с лошадьми. Нет на войне дороже этих минут, когда видишь бегство неприятеля!

Вера ликовала. Только почему медлит Петерсон? Надо же пользоваться моментом... Однако участие в общей атаке не входило в задачу латышей вплоть до того, как будет занят Меновой двор. Ян следил за событиями без восторгов: он знал, как поминутно колеблются чаши весов в такой баталии. К тому же он был расстроен — погиб его лучший пулеметчик, ранены еще двое.