Евгения Шалимова - Ее старшеклассники

— Парни, эти чёкнутые альтаирцы опять что-то придумали, — Сенька Мыльников из десятого "а", заглянув в литературный кабинет, озадаченно посмотрел на приятелей. — Гришаню не добыть. Заседают.

— Да вызывай, чего там, — заартачился детина с внешностью культуриста.

— Не, не выдадут. Я их знаю, тронутых. После лагеря к ним ни на какой козе не подъедешь, — Сенька сделал неприличный жест и грязненько рассмеялся.

— Дай-ка я! — шагнул к дверям другой приятель, низенький и широкий, по прозвищу Шкаф. В этот момент в кабинете раздался дружный смех, дверь широко распахнулась, едва не съездив Шкафу по носу, и возбуждённые "бешники" высыпали в коридор. К удивлению компании Мыльникова, никто на них не обратил внимания.

— Гришаня! — гаркнул с досады Сенька так громко, что две семиклассницы, проходившие мимо, шарахнулись в сторону. Из кабинета, не торопясь, вышел Ломников, хмуро кивнул дружкам, покосился на Сеньку.

— Чего надо?

— Потолкуем на задворках, — пригласил низенький.

— Да идите вы подальше, — лениво отмахнулся Гриша. — Надоело. Не пойду никуда. Лень. Спать охота.

— Не выспался на уроках? — угрожающе придвинулся мощный. — Усыпить?

Он потряс огромным кулаком перед Гришиным носом, но в этот момент раздался сердитый и холодный голос Елены Владимировны:

— Ломников! Ты не сдал зачёт по литературе. Сегодня последний срок. Я жду тебя!

— Видите, не могу! — облегчённо вздохнул Гриша, а Шкаф ответил:

— Ладно, валяй! До другого раза, пятёрочник!

Гриша махнул рукой и вернулся в класс. Недоумевая, подошёл он к учительнице:

— О каком это зачёте вы говорите, Елена Владимировна?

— Извини, Гриша, я перепутала, — глаза женщины смеялись. — Ты, оказывается, уже всё сдал. Можешь идти, если хочешь.

— Он не хочет, — похлопал по плечу Ломникова улыбающийся Демчук, и только тогда всё понял развеселившийся Гриша.

— Ха, дак это вы меня спасали? — не обращая внимания на стоящего поблизости Женю, изумился Ломников. Глаза его потеплели, он как-то особенно ласково посмотрел на учительницу, шагнув к ней, в волнении ухватился руками за стул. — Вы, значит, догадались? И нарочно меня вызвали? А я-то дурак… — он обалдело глядел на учительницу. — Как же так? Я столько вам гадил… Извините, Елена Владимировна! — Ломников сжал спинку стула так, что пальцы побелели. — Вот честное слово, больше этого не будет! Я всё понял, всё!

— Спасибо, — с трудом подавив волнение, тихо ответила учительница, и рослый парень, резко развернувшись, быстро вышел из класса./ "Оба растроганы. Ну и ну."/

Помогая учительнице убрать эскизы и плакаты, приготовленные к разговору об Альтаирске, пряча в шкаф макет будущего города, и позднее, минуя опустевшие коридоры школы, Демчук говорил об альтаирском собрании:

— Надолго запомнится сегодняшний день. Я видел, как у Томочки глаза загорались, когда мы на доску рисунки проектировали. Она даже ахнула, как только будущий дом быта показали. Помните, из журнала проект ленинградских архитекторов? Игорь говорит, что он рад бы бросить свой биологический и поступать на факультет жилищного строительства.

— Бросить! Да вы поступите сначала!

— Поступим! — убеждённо сказал Демчук, а Елена Владимировна осторожно поинтересовалась:

— Как у вас… с Игорем?

— Нормально, — сразу понял Женя, — он тоже очень за Лизу боялся, а теперь, как она…отошла, на всё согласен, лишь бы ей спокойно было. Да ничего…кинокамера теперь у них в доме появилась, они с отцом очень съёмками увлеклись.

— А учёба?

— Альтаирское собрание всех растолкало. Сейчас здорово учиться будут. Не только Игорь, все ребята. Ну, ещё бойкота боятся. За двойки. Решили же! Да всем в Альтаирск хочется! Даже мне, как показали эскизы площади Искусств, как рассказали о театрализованных представлениях, так в Сибирь захотелось!

— Почему-то я тебя вижу руководителем большой стройки. Машины, люди — всё в твоей власти… — Елена Владимировна мечтательно поглядела вдаль. — Ты построишь с друзьями прекрасный город, под твоим руководством вырастет огромный промышленный комплекс — и мы все там останемся жить.

— Вы всерьёз верите в это?

— Разумеется, Женя. А как же иначе?

— До сегодняшнего собрания мне иногда казалось, что после школы наш класс распадётся, все разъедутся, и мы не сможем сколотить бригаду строителей. А теперь, как парни взялись за дело, не сомневаюсь: быть Альтаирску, быть!

12. Зрелость коллектива.

В этот день, ближе к вечеру, в квартире адвоката Миньхо раздался звонок.

— Яков Давыдович? Здравствуйте! Комсорг десятого "б" вас беспокоит. Мы готовим в школе товарищеский суд одного хулигана. Можно приехать к вам? Посоветоваться хотелось. Ваш сын сказал, что сегодня вы располагаете временем.

— Да-да, он уже предупредил меня. Милости прошу, приезжайте!

Так началась подготовка к этому страшному дню, когда школа решала судьбу Мыльникова: сидеть ему в тюрьме за воровство или доказать товарищам делом, что он ещё не погибший для общества человек.

— Встать! Суд идёт!

Председатель суда товарищей — секретарь комитета комсомола школы — стоял в центре сцены, у стола, где расположились члены суда. Справа от "публики" — столик для "защитника" — девочки из девятого класса, слева — для "прокурора" — Лизы Тепловой. Когда воцарилась полная тишина, вновь прозвучали слова "Прошу встать!" В ту же секунду в сердца присутствующих хлынула музыка. " За того парня" — эта песня была необычайно близка тем, кто негодовал и возмущался поступком Мыльникова.

"…И живу я на земле доброй

за себя и за того парня…

Я от тяжести такой горблюсь,

но иначе жить нельзя, если

Всё зовёт меня его голос,

всё звучит во мне его песня!" — гремело в зале, и никто не мог думать о чём-то другом.

— Посмотрите на этого человека, разве можно такому ступать по земле, кровью наших

отцов и дедов обагрённой? Разве не становится стыдно за таких негодяев, когда вновь слышишь эту песню? Почему так долго мы всё прощаем им? Почему нельзя изгнать такое ничтожество из общества? Вот ты, и ты, и ты — ребята, ведь вы то же думаете, что и я? Нельзя, чтобы Мыльникову ещё раз с рук сошло, расстреливать надо таких, как он. Вы тоже дрожите после этой песни, понимаете, страшней обвинения быть не может! Именем павших и именем живущих требую: не прощать! — первым говорил Женя Демчук. Пылкая, сбивчивая и потому ещё более проникнованная речь его всколыхнула замершие ряды старшеклассников.

— Расскажите подробности!

— Да что там! Гнать его надо!

— Точно! Из школы и из комсомола!

— Погодите, пусть сам расскажет, как докатился до всего.

— Ну, Сенька, совесть потерял, на старика с кулаками полез!

— А может, он в Отечественную воевал?!