Сергей Антонов - Овраги

Семен не стал ни отвечать, ни есть. Лег на постель одетый, дождался, когда Настя вышла во двор, позвал:

— Батюшка!

— Чего тебе?

— Я в овраге был.

— Ну?

— Валуна нет.

— Врешь!

— Ей-богу, нет.

— Может, не доглядел?

— Как не доглядеть. Валун большой — с лежачую телку.

— Да ты в том ли овраге был? Не перепутал?

— Нет. — Семен виновато взглянул на тестя. — Вроде четвертый отсюдова…

— Вроде, вроде, — передразнил Потапыч. — Вроде Володи… Надо было на бумажку записывать, коли заместо головы решето.

— А чего ж сам не записывал, — огрызнулся Семен.

— Я записывал. Да бумажку ребята кудай-то затащили. Да путем ли ты считал? У оврагов-то два хвоста, а то и три.

— Знаю. Понизу считал. Четвертый от Сядемки… Обождите-ка, батя, обождите. — Семен сел на постели. — Давайте рассуждать научно. Мы с вами откуда укладку везли? С «Услады». С «Услады» везли, а не с Сядемки!

— Не ори, — цыкнул Потапыч.

— А поскольку везли от «Услады», значит, вы и овраг считали от «Услады». А я сегодня высчитывал от Сядемки.

— Вот голова — дыряво сито! — Потапыч перекрестился. — Ну, баламут! У меня жила в брюхе чуть не оборвалась.

Потапыч слыхал от стариков: без нужды наведываться к захоронке не следует. Сглазишь. И все-таки утром затрусил в поле. Вернулся темнее тучи.

— Батюшка, — встретил его Семен. — А мы все ж таки неладно считаем.

— Отстань, баламут, — Потапыч махнул рукой. — Короткого ты разума человек. Не надо было с тобой связываться. Знал, удачи не будет, а связался.

— Нет, обождите… Глядите сами: после того, как укладку зарыли, куда мы поехали?

— Год прошел, а он — куда поехали… Ты-то помнишь, куда поехали? С таким дураком куда ехали, туда и приехали. Обожди. Мне еще Федот Чугуев ответит за то, что он тебя, беса колченогого, мне на шею навязал…

— Не обзывайте, батюшка. Когда мы закопали укладку, тогда стали искать приметы. Так? Считать шаги и овраги. При нас была лошадь, лопаты. А если рассуждать научно, где у нас конюшня? В «Усладе» или в Сядемке? В Сядемке. Значит, мы ехали, натурально, в Сядемку. А значит, счет оврагам вели до Сядемки.

— Ну и что с того? — Потапыч ошалело смотрел на Семена.

— А то, что овраг номер четыре надо вычислить от Сядемки.

— А ты откуда вычислял?

— Кто? Я? — До Семена стало постепенно доходить, что он сел в лужу вместе со своими научными рассуждениями. — Ведь вы, батюшка, сами считали?

— Чур, дураком не прикидывайся. Ты и без того дурак. Понимаешь, что тебя спрашивают? Тебя спрашивают: когда ты валун искал, овраги от Сядемки высчитывал? От Сядемки. Так чего теперь людям голову морочить?..

— Я там раз десять бегал, батюшка… Нету.

— А я, думаешь, не бегал? Чего же теперь нам делать? Помалкивай. Настасье ни полслова. Порешит она тебя. И меня за компанию.

Молчать оказалось непросто.

Лето выдалось такое знойное, что собаки сбесились. Три месяца не было дождя. Засуха лютовала. Озимь сгорела начисто, яровые едва выживали кое-где по низинам.

Подняв из погреба последний жбан кваса, Настя заявила:

— Делать нечего, мужики. Хошь не хошь, а придется вам банку нашу выкапывать.

Семен посмотрел на Потапыча.

— Пойду на риск, — продолжала Настя. — Сгоняю на поезде в город П. Может, чего продам.

Потапыч посмотрел на Семена.

— Чего молчите-то? — раздраженно вскинулась Настя и внезапно догадалась. — Та-ак, — протянула она, бледнея. — Место потеряли? То-то я гляжу, чего это мои кормильцы-поильцы из дому бегают. Не от жары ли? А оно вон что, гнилая порода!

Она дико рванулась в одну дверь, в другую, выскочила на крыльцо, сжимая в руке пушистый от ржавчины штык винтовки-трехлинейки, и заорала:

— Отец, запрягай!

— Тише зевай! — испуганно прошипел Семен. — Люди слышат!

— Пущай слышат! Сойди с пути, хромая сухотина! На глаза не попадай! Убью!

Потапыч хорошо помнил, что копал на восточном склоне, что подвода была заведена в овраг; пока один копал, другой становился во весь рост на телегу и на сундук, чтобы наблюдать, не идет ли кто. Часа три тыкала Настасья сухую, неподатливую землю, мозоли порвала и нашла наконец, вернее сказать, нащупала то, что искала. А Потапыч узнал валун. Камень, казалось, зарылся еще глубже, плоская спина его теперь напоминала восьмерку.

На радостях Настасья решила сейчас же, немедленно везти сундук домой и зарыть его где-нибудь в хлеву или под полом. Потапыч с трудом отговорил ее: уже наезжают уполномоченные, ищут по всем углам хлеб, припрятанный на черный день, а что будет зимой, когда придет настоящая голодуха?

Примерно через месяц опасения Потапыча подтвердились. Студеным осенним днем у дома остановилась городская пролетка на резиновом ходу. Дама с белой муфточкой, по-кошачьи брезгливо огибая лужицы, направилась к крыльцу. Из-под шляпки, чуть сдвинутой на лоб, красиво блестела ухоженная седина. Стан седой дамы был тренированно строен, а половину лица скрывала вуалетка с мушками.

Со двора ее не заметили. Потапыч готовил кизяк на зиму, топтал назем с соломой. Настасья сидела под коровой. Дама, войдя в темноватую горницу, остановилась, словно ударившись. Смрад и неурядица испугали ее. По давней привычке, связанной, вероятно, с частыми пыльными бурями и лютыми зимами, оконные рамы в Сядемке сколачивались глухими, без форточек и без створок. По грязным стеклам вверх и вниз зудели мухи. В затхлый, стоячий воздух, пропитанный запахами пеленок, кислой капусты и портянок, добавлял свою долю телок, жалобно мычавший за печкой. В зыбке ревел младенец. Щуплый мужичок, не обращая на рев внимания, макал холодную картошку в серую соль, ел и разбирал статью в газете.

Услышав шум, мужичок прижал пальцем строчку, которую читал, и уставился на вошедшую, как на привидение. Был он босой, в домотканой рубахе и таких же исподниках. Дама собралась с духом и спросила, может ли она видеть бывшего приказчика имения «Услада».

— А вам на што? — по обыкновению, Семен откликнулся вопросом на вопрос.

— Мне хотелось бы побеседовать с ним лично. Он дома?

Этот дом не евоный, а мой, — сказал Семен. — Если у вас назрели вопросы, можете свободно обращаться ко мне.

— Простите, а вы кто?

— А вы кто будете?

— Я вдова бывшего владельца «Услады» Огонь-Догановского. Меня интересует судьба ценностей, оставшихся после покойного. Сразу же хочу предварить, что мой приезд никак не связан с материальными претензиями. Ни я, ни мой сын ни на что не претендуем. Цель моей поездки следующая: музей города П. проявил инициативу организовать две параллельные экспозиции — интерьер крестьянской семьи времен крепостного права и рядом интерьер гостиной помещика. Я работаю в этом музее и вхожу в состав инициативного комитета. Что касается экспонатов избы, у нас их более чем достаточно. А для гостиной, увы, пожалуй, придется обращаться к краснодеревщикам и изготовлять более или менее сносные копии. Хотя, вы понимаете, посетителя интересует не муляж, а подлинник.