Сергей Антонов - Овраги

Сам председатель РИКа заниматься поисками всего этого добра, естественно, не мог, да и не имел времени. Посылать подчиненных разведчиков по многим причинам было рискованно. Надо сказать, что Клима Степановича даже в служебное время одолевали смутные грезы, полностью оторванные от действительности. Например, он мечтал найти некое существо, которое занялось бы розыском предметов, поименованных в описи, и вместе с тем не знало, зачем оно этим занимается. И вдруг помимо воли Клима Степановича такое существо нашлось. В связи с развитием колхозного движения руководству солидного музея города П. было предложено развернуть экспозицию на тему горькой судьбы крестьян в помещичьей России. В этом музее в качестве научного консультанта работала бестужевка-энтузиастка Вера Алексеевна. Ей и принадлежала идея расположить в большом зале друг против друга как бы две большие сцены: слева сцена должна представлять внутренность закопченной крестьянской избы, а справа — гостиную помещика-западника. Идея была принята на «ура», а Вера Алексеевна премирована грамотой. И мечта, казавшаяся совершенно нереальной, внезапно оказалась в кабинете Клима Степановича в образе его мачехи. Уразумев, что ей надо, Клим Степанович сразу предложил в качестве образца гостиную «Услады». И снабдил Веру Алексеевну всяческими полномочиями, связанными с поисками экспонатов. Надо сказать, что Вера Алексеевна никогда не была высокого мнения об организаторских способностях пасынка. Но, получив бумаги, она воскликнула:

— Боже! Наконец-то я вижу перед собой не мальчика, но мужа!

Клим Степанович понимал, что экспонаты, если они найдутся, прямым маршрутом уплывут в музей, однако при умелом повороте руля кое-что можно направить и на квартиру единственного законного наследника по мужской линии. Об этом Клим Степанович мачехе, конечно, не говорил, а самой безукоризненно честной бестужевке такая грязная мысль в голову прийти не могла.

Проводив гостью, Потапыч сразу пожалел, что направил ее к Федоту, Федот — тертый мужик, тоже небось скумекает, куда клонится дело. Мало ли что он наплетет матери председателя райисполкома. Во всех случаях сундук следует возможно дольше держать в овраге.

Через несколько дней Потапыч встретил Федота на улице. Обыкновенно они проходили мимо, не здороваясь. На этот раз Потапыч первый поднял малахай и поинтересовался, заезжала ли к Федоту барыня Огонь-Догановская.

— А как же, — отвечал Федот. — Чай пила. Не побрезговала. Про обстановку выведывала.

— Ну, а ты что?

— А чего мне врать? Сказал, кое-что завалялось. Покаялся.

— Гляди, какой удалой!

— А как же. Она все ж таки не дочка приказчика, а матушка самого Клима Степановича. Вот я и сказал, что в 23 году я у тебя из-под носа «фордзон» увел.

— За машины я не отвечал.

— Не серчай. У вас в сарае он бы проржавел до дыр да ребятишки бы его на игрушки растащили, а мы с Гордеем коробку передач перебрали, левое колесо выправили. В общем, заново возродили машину.

— Так вон это у тебя откуда трактор!

— А как же. Теперича, как захочу, поеду в район на своем «фордзоне». У нас с Гордеем в товариществе пай — на каждого по полтрактора. Не то что в ихней нищей коммуне.

Хвастать Федоту удалось недолго. В начале 1929 года с легкой руки Игната Шевырдяева машинное товарищество признали лжекооперативом и ликвидировали, а трактор и прочие машины передали колхозу имени Хохрякова.

В том же году беда настигла и Семена. После отъезда Веры Алексеевны у Потапыча появилась неодолимая потребность — бегать в овраг, проверять, в порядке ли захоронка. И дочь, и зять уговаривали его сидеть дома, объясняли, что его прогулки не могут остаться незамеченными. Старик пугался, терпел одну, две недели и снова исчезал. Он заметно дряхлел, забывал самые простые слова. Однажды во сне он увидел свою укладку. Зеленый макарьевский сундук стоял на самой дороге, посреди деревни. Ярко светило солнце. На улице не было ни души, а Потапычу почему-то казалось, что за ним пристально наблюдают изо всех окон. Он сунул ключ в скважину, повернул два раза. Зазвенела знакомая музыка. Чуя недоброе, он поднял крышку, глянул внутрь и отпрянул. Вместо дна взору его открылась глубокая яма, жуткий, черный колодец. И какая-то неведомая сила тянула его туда. Он проснулся, торопливо оделся и побежал на улицу проверять, нет ли там чего-нибудь необыкновенного. Словом, старик постепенно терял разум. И наконец случилось то, что должно было случиться. Сундук кто-то выкопал и унес. Первой почуяла это Настя. Слишком долго отец не возвращался из очередной экспедиции. Дети спят, а его все нет. Семен, как обычно, потонул в чтении газеты: да и страшно было делиться с кем бы то ни было своей тревогой.

Скоро и Семен встрепенулся.

— Чего это батюшки нету?

— Был бы ты самостоятельный мужик, пошел, поглядел бы!

— Куда я пойду? Слышишь, дождь садит.

Настя перестала шить. Семен отложил газету. Сидели, застывши, прислушивались.

— Надо бы перепрятать сундук в другое место, — сказала Настя. — Да ты не годишься, мне одной не поднять, а чужого не наймешь… И куда провалился?..

— Может, его волки задрали? — сказал Семен.

— Во дурак! Ты что, недоношенный? Обожди, замолкни!

Вдали кто-то быстро шлепал по лужам.

— Это не он, — сказал Семен. — Ему так не проскакать.

Шаги приблизились. Стукнула дверь избяная, отворилась сенешная. Вбегла мокрая Катерина, та самая, которая недолго была замужем за Игнатом.

— Чего расселся! — крикнула она Семену. — Беги, Потапыча лови!

— А где он?

— По дворам ходит! Христарадничает! Ко мне ломился. А у меня хлеба — ни крошки. Дала пятачок, дальше пошел.

Настя цапнула платок, и они обе выскочили на темную мокрую улицу. А Семена ровно паралич разбил. И здоровая нога отказала.

Настя вернулась быстро. Она притащила под руку промокшего до нитки, рыдающего Потапыча.

— Сейчас мы ситничек отрежем, — говорила она ему, — кипяточку согреем, молочком забелим… Сейчас откушаем да спать ляжем…

Потапыч тупо оглядывал горницу словно не понимая, куда его завели. Наткнулся взглядом на Семена. Лицо его оживилось. Он хитро усмехнулся, пошарил в кармане и показал зятю пятак.

— Чего это он? — Семен встал.

— Ослеп, что ли? — крикнула. Настя. — Не видишь, умом тронулся… То один на шее висел, теперь оба повисли!

И зарыдала в голос…

Показывать Потапыча доктору не решились, наболтает чего не надо. Да он и не поехал бы.

Кроме забот с тестем Семена одолевали и колхозные дела. Бывший председатель Игнат Шевырдяев, тот самый, который присвоил колхозу имя неизвестного Хохрякова и пропал без вести, оставил хозяйство в полном беспорядке. Родом он был с Урала, работал слесарем в городе П., учился на каких-то курсах и называл себя «рабоче-крестьянский интеллигент». В машинное товарищество Федота его заманили карие глаза федотовской батрачки Катерины. Ходил он и зимой и летом в длинной развевающейся шинели, всегда торопился, отмерял землю метровым шагом и на ходу создавал такой ветер, что за ним как намагниченные, тянулись бумажки и сухие листья. «Сор подбирает», — говорили бабы, увидев его издали.