Сергей Антонов - Овраги

— Так чего же все-таки вам от приказчика надо? — мало что понявши, спросил Семен. — Чего вы с него хотите стребовать? Теперича он из вашего угнетения вышел. Теперича приказчиков нет. Я, к примеру, при Миколашке батрак был, а он приказчик. А теперича одним двором живем. С одной миски едим, с одного кармана единый платим.

— Кому он там пули заливает! — послышался густой бас в сенях. Дверь отворилась. Вошел Потапыч. — Гляди-ка, чего творится!.. И долго он вас, не знаю, как вас величать по фамилии, на ногах держит? Присаживайтесь, — он отер сиденье стула рукавом. — Мужик темный, обхождения не понимает… Шел бы ты к Аксюшке. Слышишь, орет… Он вам такого наговорит, что дорогу домой позабудете. А вы, разрешите спросить, кто?

— Я Догановская.

— Вона что! Сама Огонь-Догановская!

— Просто Догановская. Мы с пасынком официально сменили фамилию. И вас, в свою очередь, я просила бы забыть эту неприличную гусарскую кличку.

— Погодите… А товарищ Догановский, Клим Степанович, председатель нашего исполкома, вам, случаем, не сродни?

— Это мой пасынок.

— Вот чудеса! — Потапыч сел, но, опомнившись, снова встал перед бывшей барыней. — Вот чудеса так чудеса… Уйми Аксютку, тебе сказано!..

Седая дама повторила Потапычу все, что объяснила Семену, и протянула удостоверение.

— Мы не Чека, — он отвел ее руку, — мы вам и без бумаги верим. Боюсь только, что пособить вам при всем нашем желании не сумеем.

— В окружкоме сообщили, что у вас хранится опись имущества.

— Так точна. Хранилась, да зять на цигарки извел. Что с нее, с описи, если имущества нету.

— При ревизии комнаты были опечатаны?

— После тех печатей другая власть налетела: беляки с чехами. Беляков выбили, пришли зеленые, а за ними обратно наши. Все в «Усладе» командовали. Что позабирали, что поломали, что в печках пожгли.

— Там теперь школа?

— Так точно. В двух комнатах учителя проживают и ребятишки учатся. Прочие покои замкнуты до особого распоряжения

— Ключи у вас?

— Так точно. А что толку? Покои замкнуты, а стекла в окнах выбиты. Любой залазь. Ничего там нету, пустые стены…

Вошла Настя с ведром и подойником, прикрыла дверь ногой, сдержанно поклонилась гостье.

— Сема, как ты тут без меня?.. Чего как татарин — без опояски? Умаялся? Обожди маленько, молочко процежу, чай согрею… — на людях, при чужих Настя считала долгом разыгрывать кроткую, покорную женушку. — И телушку напоим, и тебя накормим…

— Моя старшая, — сказал Потапыч. — Настасья. А вас как величать прикажете по нынешним временам?

— Вера Алексеевна.

— Извольте, Вера Алексеевна, свезу вас в «Усладу», коли сомневаетесь. Мне это ничего не составляет.

— Нет-нет, — она даже немного испугалась. — Я туда не поеду. Ни за что на свете!

— Ваша воля, — Потапыч вздохнул, — ищите у нас. Холодную половину отворять?

— Что вы! Вы, видимо, меня не так поняли. Я не обыскивать вас приехала… Я приехала искать содействия. Прочтите все-таки, что здесь написано.

— Сию минуту… Семен, подай свету!

Ребенок заорал снова. Появился Семен, неся оплывший огарок, вставленный в роскошный бронзовый канделябр. Гнездо для свечи держала золоченая Дафна.

Вера Алексеевна вопросительно взглянула на Потапыча.

Тот смутился, метнул злобный взгляд на Семена и пробормотал:

— Барин подарил…

— Странный подарок, — возразила Вера Алексеевна, — дарить такой канделябр так же нелепо, как дарить… ну, я не знаю что… ну, например, одну калошу. Этот канделябр составлял пару с другим. Тот, другой, представлял бога Аполлона, преследующего Дафну. А этот изображает Дафну. Видите: она спасается от Аполлона, превращается в лавровое дерево. Оба канделябра стояли по сторонам маминого трюмо, и я даже помню…

— А я вам снова докладываю, — перебил Потапыч. — Барин подарил! За примерную службу.

— По-вашему, выходит, батюшка сами взяли? — пришел на подмогу Семен. — Рассудите научно: да если б он самовольно такую драгоценную принадлежность взял, разве он ее на стол бы стал при чужих людях выставлять?

— Мы сроду ничего чужого не брали, — поправила мужа Настя. — Правда, Сема?

— А если бы батюшка вашу обстановку припрятал да в землю закопал, — все больше вдохновлялся Семен, — мы бы нынче пустую карточку не жевали…

— Ступай отсюда! — рявкнул Потапыч. — Штаны хоть надень!

— Что вы на него шумите, батюшка, — проговорила Настя. — Ведь правда. Разве у нас такая бы разруха была?

— Ладно вам. Дело не ваше. — Потапыч вздохнул. — Пущай подсвечник берут, если совести хватает.

— Привыкли над народом измываться. Правда, Сема? — добавила Настя. — Совсем уж…

— Да разве я вас подозреваю? — совсем растерялась Вера Алексеевна. — Вы прочтите, что там написано, прочтите!

— Зачем мне читать. И так вижу, человек казенный. Берите. Мы привыкшие. С нас сроду берут. И хлеб берут, и молоко берут, и яйца. Вы подсвешник берете. Барин мне его подарил, сам ли я его взял — какая разница! Не вы, другой отберет. Поскольку мы для этого подсвешника, просто сказать, рылом не вышли. Извините за некультурность. А Климу Степанычу скажите, что я на евоного батюшку, то есть на вашего бывшего супруга, последние свои гроши потратил. И гроб ему покупал, и попу платил.

— И за крест заплачено, — добавил Семен.

— Как же так, как же так, — словно клушка, заквохтала Вера Алексеевна. — Сколько мы вам должны? Пожалуйста.

— Нисколько вы мне не должны. И время прошло, и деньги нынче другие. И нам с вами, Вера Алексеевна, и Климу Степановичу больше выгоды будет забывать, чем вспоминать, что было. Что было, то навеки ушло и не воротится… А если вам будет угодно полюбопытствовать, куда имение растекалось, поезжайте через овраг на ту сторону, к моему бывшему зятю, Чугуеву Федоту Федотычу. Железная крыша. Увидите. Может, он вам больше понравится…

— Глядите, чтобы не отравил, — вставила Настя.

— Что? — не расслышала Вера Алексеевна.

— Ничего. Это я так. Смеюсь.

Проводив гостью, Потапыч задумался: следует ли открывать недалекому зятю тайный смысл приезда вдовы помещика, смысл, о котором не подозревали не только дочь и зять Потапыча, но, как это ни удивительно, и сама гостья — бывшая примерная слушательница бестужевских курсов Вера Алексеевна.

Тайный смысл этот заключался в следующем. Председатель райисполкома Клим Степанович еще до революции порвал с эсерами и стал деятельным, убежденным членом партии большевиков. Тем не менее вопрос о том, куда испарилось уникальное собрание ценностей «Услады», теребил его любопытство. Любопытство постепенно стало перерастать в наваждение с тех пор, когда случайно в его руках оказалась опись, составленная девицей в кепке и с наганом. Девица оказалась редким специалистом истории искусства и ремесел. Строки канцелярского, разлинованного и пронумерованного списка звучали, как музыкальная шкатулка: венецианские бокалы золотистого стекла старинной фабрики Мурано, дрезденские бисквиты, тарелки голубого севрского фарфора, китайские вазы с ультрамариновой росписью (древние — дата не установлена), гобелен «Суд Париса» фабрики Машара, английский секретер начала XIX века — стиль ампир, парные статуэтки из Мейсена «Арлекин» и «Коломбина», этюд Поленова к картине «Бабушкин сад» и прочее, и прочее, и прочее.