Виктор Потанин - Провинциальный человек

— Тогда переходите к нам на завод. У нас дневная работа, — он рассмеялся и приблизился к ней. От него пахло коньяком и хорошим одеколоном. Кларе Дмитриевне стало сразу грустно, нехорошо, захотелось сказать ему какую-то колкость. И помнится, она даже сказала: «В темноте у вас очень выразительное лицо!» — «Неужели?» — спросил он, не расслышав иронии. И ей стало очень грустно, невыносимо, но потом она усмехнулась и горько-горько подумала: «Господи, я как девчонка какая-то, институтка. И этот негож мне и другой будет негож. Веду себя, как разборчивая невеста. А вот ему надоест слушать чепуху, и он махнет рукой и уйдет. А я снова — одна да одна. Нет, нет! Возьми себя в руки, Кларочка! И веди себя поприличней». И она приказала себе изменить голос, выражение лица, и это у ней вышло с блеском, не подкопаешься. Инженер сразу заметил перемену в ее настроении, и объяснил это как-то по-своему, и с этой минуты уже вел себя совершенно уверенно, будто знал ее целую жизнь и имел на нее права. А она снова страдала, еле сдерживала себя от его мужского прямого взгляда, какого-то нервного, намекающего покашливания, и слова у него были такие же плоские, грубые, и они кололи, точно иголки. Простилась она с ним с большим облегчением, но все равно стала с нетерпением ждать следующей встречи. Конечно, это был не тот, которого дожидалась, которого представляла в тихие ночные часы, но все равно в душе появилось столько надежд, счастливых предчувствий, что она все время, где бы ни была — в своей комнате ли, на улице, или в школе на длинных больших переменах — все улыбалась чему-то, задумывалась и зябко куталась в теплый пуховой платок. Ей хотелось поближе узнать его, понять его душу, стремления, хотелось повидаться с его родными и полюбить их, привязаться по-родственному, но он только по-хозяйски оглядывал ее и все время покашливал: словно бы готовил ее к чему-то своему, непонятному, но пока выжидал.

Наконец, в один самый холодный ветреный вечер он предложил пойти к нему в гости. Клара Дмитриевна давно ждала этой минуты и сразу улыбнулась, взяла его под руку, но он быстро отвел глаза и опять стал глухо покашливать. Она услышала это покашливанье, и в ней все разом оборвалось, как от горя, предчувствия, и она вдруг поняла, что он зовет ее к себе не как друга, не как любимую женщину, а просто как особь женского пола, которая обязана развлечь его в этот холод и стынь. Но все равно она еще на что-то надеялась и потому шла покорно, не отпуская руки Сергея Ивановича. Он молчал и жадно-жадно курил. Так и вышло, как полагала, даже еще хуже, печальней. Далее сейчас у нее нестерпимо забилось сердце, и она не могла без стыда вспомнить об унижении, пережитом в его пустой и постылой квартире. Больше Сергей Иванович на ее пути не вставал. И опять потянулись совсем унылые, однообразные дни...

И сейчас, сидя в привычном стареньком кресле, оглядывая до желтой тоски надоевшие стены, она с горечью думала о том, за что ей выпала такая судьба. Почему господь бог или кто-то там из всевышних выбрал ее, именно ее, для своих истязаний? Почему судьба к ней так зла и безжалостна? Словно мстит, преследует за какие-то чужие грехи,.. Сразу разболелась голова. Клара Дмитриевна прилегла на кровать. Глаза увидели маленький транзистор в изящном коричневом футляре. Она взяла его и нажала на рычажок. И сразу наткнулась на то, что очень, очень любила. Оркестр Поля Мориа играл свою волшебную и протяжную музыку. Звуки рыдали, плакали, то собираясь стаями, то разлетаясь. Эти звуки всегда напоминали ей каких-то белых, пугливых птиц. Однажды ночью, включив телевизор, Клара Дмитриевна увидела своего любимого музыканта. Высокий, худенький человек, лицом похожий на писателя Бунина, неистово взмахивал дирижерской палочкой, и весь оркестр, как могучая лодка, скользил за ним, а музыкант нервно щурился и встряхивал головой. Вот и сейчас она представляла его снова и снова и как наяву видела строгий прекрасный профиль, и вся музыка, как счастливая сказка, слилась сразу с ее дыханием, у нее стало щемить под сердцем, и Клара Дмитриевна заплакала. «Боже, мой, опять плачу. Ну почему в последнее время все плачу и плачу...» — подумала она с состраданием к себе и убавила звук. Но слабые аккорды стали еще пронзительней, и глаза у ней опять повлажнели, и задрожали ресницы. «Какой он, наверное, счастливый... Такие люди всегда счастливые, — подумала она о музыканте и закрыла глаза. — У таких людей есть смысл в жизни, есть призвание, а какой у меня смысл, какое призвание? Вон Люся Кондратьева, та хоть без удержу любит литературу, а я и этим не могу похвалиться. Кажется, у меня есть все и даже больше, чем все. Самые лучшие книги, пластинки, и самые дорогие наряды и украшения, и эта высокая комната тоже моя, и здесь я — хозяйка. У меня еще живы родители, для других это было бы радостью. О господи, радость. А мне они давно надоели и надоели, и сама я живу, как последняя сирота, точно я давно уже всех схоронила — и самых близких друзей, и знакомых, и еще нерожденных детей своих, и отца с родной матерью, и сама я уже не живу — умираю. Почему я такая?.. Я даже учеников своих порой ненавижу...»

В коридоре щелкнули выключателем. Мать так и не дождалась к себе своей Кларочки и пошла отдыхать. Клара Дмитриевна поставила на столик транзистор и постаралась заснуть. Но сон не шел. Она стала считать до тысячи, но и это не помогло. Тогда она стала думать, куда поедет летом.

Каждое лето судьба гнала ее на новые земли. Она объездила почти всю страну, была почти во всех литературных музеях и галереях, была и на Севере, и на Юге, и на Дальнем Востоке. Она ездила порой без всяких желаний, а просто так — по привычке. Иногда, в минуты сильного душевного подъема, ей хотелось наперекор всему встретить где-нибудь в поездах, в самолетах того единственного, самого дорогого, о котором мечтала ночами. Но этот человек, видимо, обходил ее стороной. И в школьном коллективе друзей она не нажила, потому и стала искать утешение в поездах, в дороге. Вот и сейчас начала мысленно составлять свой маршрут на лето. Под эти думы и забылась беспокойным и чутким сном.

Утро наступило такое светлое, что ей показалось, будто на улице лето. Солнце затопило всю комнату, даже на потолке плясали быстрые и веселые блики. Тонкие шторы вздувались парусом от теплого ветра. Он врывался в форточку, а потом носился по комнате, как хозяин. Клара Дмитриевна вздохнула полной грудью и радостно улыбнулась от прихлынувших чувств. Хорошая погода всегда возвышала, приподнимала у нее настроение, и она часто шутила, что кусочек теплого солнца может сделать ее почти счастливой. Вот и теперь все ночные горькие мысли показались сразу далекими, странными и почти что забылись. Она еще раз глубоко вздохнула и легко поднялась с постели. Закинула кровать мягким ворсистым пледом и, не торопясь, отправилась на кухню.