Анатолий Рыбин - Люди в погонах

— Из международных.

— Почему же к капитану не обращаетесь?

— Он уже был у нас, беседовал. Еще вас попытать хотим.

Григоренко подошел к маленькой группе солдат, удобно рассевшихся по краям старого окопа, пристроился рядом.

— Кто же у вас главный международник? Признавайтесь.

Маленький солдат с густыми веснушками проворно поправил сползшую на брови пилотку и, неуверенный в точности собственных формулировок, медленно заговорил:

— Тут мы, товарищ подполковник, насчет этой... Ну, как ее... Ну, где наши предложения о разоружении обсуждают?

— Организация объединенных наций, — подсказал Григоренко.

— Точно. Чего мы там доказываем? Кому? Капиталист — он так и есть капиталист. А поговорить бы прямо с их народом. По радио или еще как.

— А тебя, Мухин, оратором назначить, — бросил кто-то из товарищей.

— Не подойдет, — послышался другой голос. — У него по политзанятиям тройка.

— Да бросьте вы, ребята, — обиделся Мухин. — Я ведь серьезно.

— Правильно, вопрос очень серьезный, — подтвердил Григоренко, сразу притушив солдатские шутки. — Я тоже уверен, что простой народ везде согласен с нами. Но ведь оружие-то на западе пока в руках капиталистов. Вот в чем гвоздь.

— Это понятно, — смущенно протянул Мухин. И вдруг опять оживился: — А как с ихними базами, товарищ подполковник? Строят и строят. Сразу бы ультиматум, а?

— Горячий вы человек, Мухин, — улыбнулся Григоренко и стал объяснять, что горячность в таком деле очень плохой помощник.

Когда Григоренко собрался уезжать со стрельбища, к нему снова подошел Мельников, сообщил:

— Товарищ подполковник, завтра в двенадцать будем испытывать изобретение Зозули.

— Где?

— Здесь, на стрельбище. Прошу. Комдив обещал быть.

— Хорошо. Спасибо. Непременно приеду.

Садясь в машину, Григоренко посмотрел на стоявшего еще комбата, подумал: «Мужественный человек. Все знает, чувствует, что сгущаются над ним тучи, а виду не подает. Кремень». Он повернулся к шоферу:

— На соседнее стрельбище, к Соболю!

Жогин перелистывал сложенные в желтой папке бумаги и нервничал. Зажатый в пальцах красный карандаш решительно перечеркивал одну за другой аккуратно написанные зелеными чернилами строчки. Моментами бумага не выдерживала тяжелой руки полковника и рвалась.

— Нет, это не то, совсем не то, — шептал он.

Наконец, отбросив карандаш, полковник поднялся со стула и постучал кулаком в стену. Тут же в кабинет заглянул Сердюк.

— Вы меня? — спросил он суетливо.

— Да, вас!

Сердюк быстро прикрыл за собой дверь, подошел к столу.

— Что это? — Жогин приподнял папку и, поморщившись, бросил ее обратно на стол.

Сердюк ничего не понимал и потому молчал.

— Что? — повторил полковник, впиваясь в вошедшего яростно блестевшими глазами. — Не знаете? Я скажу вам. Это не серьезные документы, а детский лепет. Какая-то стряпня бухгалтерская, товарищ заместитель командира полка!

Сердюк беспокойно поежился.

— Я делал, как вы приказали, — заговорил он не вполне уверенным голосом.

— Вы делали, — протянул Жогин. — Столько времени возились, и все без толку. Как это расценивать? Неспособность или нежелание?

— Не знаю. Скажите, товарищ полковник, исправлю, если смогу.

— Да-а-а, — немного смягчился Жогин. — Откровенно сказать, я лучшего мнения был о вас. Ну вот посмотрите, разве это документ? — Он вытащил из папки один из актов, составленных Сердюком, и пренебрежительно прочитал: — «...При проверке карточки ефрейтора Груздева оказалось, что в нее совершенно не вписано взыскание, которое было объявлено солдату самим командиром полка». А где выводы?

— Какие выводы? — опросил Сердюк. — Факт налицо.

Жогин бросил акт и возмущенно покачал головой.

— Никак вы не поймете, подполковник. Ведь факт можно квалифицировать по-разному. Почему бы не написать здесь, что подобная практика стала в батальоне системой и вредно сказывается на воспитании личного состава.

— Нет, я так не мог, — сказал Сердюк, теперь уже понимая, что хочет от него Жогин. — И такой акт Крайнов не подпишет.

— Тогда изложите все в рапорте.

Сердюк промолчал. Жогин долго не сводил, с него пристального взгляда. Потом неторопливо отдал ему папку и сказал изменившимся голосом:

— Не поленитесь, подполковник, посмотрите еще раз. Подумайте хорошо. Что можно, перепишите, сделайте острее, убедительнее. Не учить же вас.

Сердюк взял папку, молча повернулся и медленно пошел к двери.

— Позовите начальника штаба! — крикнул ему вслед Жогин.

Зашел Шатров, чисто выбритый, в новом кителе.

— Готовиться к учениям начали? — спросил его Жогин.

— Так точно.

— А в батальонах?

— Сегодня вечером собираю начальников штабов.

— Не успокаивайтесь, майор, проверяйте. И еще вот что. Возьмите под особый контроль штаб первого батальона. Прямо сядьте на него. Поняли?

— За первый я уверен, — ответил Шатров. — Думаю, что...

— Я не спрашиваю, что вы думаете, — вскипел Жогин, и в глазах его налились красные жилки. — Командир приказывает, а ваше дело...

Но досказать фразу полковник уже не успел. К крыльцу штаба подкатила машина, и возле нее мелькнули алые генеральские лампасы. В коридоре кто-то крикнул:

— Комдив приехал!

Жогин сорвал с вешалки фуражку и, приказав Шатрову приготовиться, мигом выскочил на улицу. Вытянувшись перед генералом, он так громко отрапортовал, что даже идущие по дороге женщины остановились.

Павлов чуть заметно улыбнулся и сразу спросил:

— Где испытываете изобретение?

— На стрельбище, — ответил Жогин. — До начала еще целый час. Можно не торопиться.

Генерал прошел в штаб, снял фуражку. Вытирая платком вспотевшее лицо, поинтересовался, все ли ясно относительно подготовки к учениям. Потом убрал платок и вдруг заговорил о Григоренко:

— Как вы с ним работаете?

Вопрос этот озадачил полковника. Не понимая, почему комдив интересуется именно замполитом, он ответил уклончиво:

— Работаем, товарищ генерал, как положено.

— Довольны?

— Да как сказать? Всякое бывает. Внушаю, поправляю. Разрешите узнать, может, жалуется на что?

— Нет, ко мне он не обращался. А вот мнение такое возникло, что взаимоотношения у вас неважные. Верно это?

Жогин вспомнил последний резкий разговор с замполитом на холме и подумал: «Если комдиву известно все, то благодушничать незачем». И он ответил уже более откровенно:

— Требую, товарищ генерал. Рамки переступать не позволяю. А у Григоренко такие замашки есть. То он с мнением командира не согласен, то ему хочется свои порядки в полку установить. Приходится встряхивать.

— А на партийном бюро не разговаривали об этом? — опросил Павлов.