Анатолий Рыбин - Люди в погонах

— Нет, — сказал Жогин. — Признаться, не люблю дискуссий. Знаю по опыту: где начинаются разговоры и разные обсуждения, роль командира как единоначальника падает, товарищ генерал.

— Почему падает?

Жогин помолчал, соображая, стоит ли вдаваться в подробности, не зная точно намерений комдива. И, чтобы уйти от прямого ответа, проговорил сдержанно:

— Уставные требования весьма четкие, товарищ генерал.

— Это верно, — согласился Павлов. — Но ведь и армию нашу, и устав ее создавала партия. Почему же вы считаете разговор об армейском порядке на партийном бюро излишним?

Секунду-другую длилось молчание. Генерал понимал, что вопрос его поставил Жогина в затруднительное положение и потому не отводил от него внимательного взгляда.

— Не то, чтобы излишним, — с некоторой настороженностью сказал Жогин, — а просто не ощущал необходимости. И потом я так понимаю: если командир жалуется на подчиненных в партбюро, значит, бессильный командир.

— А я, извините, понимаю иначе. — Павлов снова достал платок, скомкал его в кулаке и обтер лоб. — Если командир советуется с коммунистами, прислушивается к их голосу, то у него не будет конфликтов ни с политработниками, ни с комбатами. Советую подумать об этом, Павел Афанасьевич. Серьезно советую. — Он взглянул на часы и вдруг забеспокоился: — О, да нам пора, кажется, ехать? Уже скоро начнут испытания.

Жогин оживился:

— Сейчас я вызову машину.

— А зачем? Садитесь в мою.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Когда выехали в степь, Павлов повернулся к Жогину, сказал повеселевшим голосом:

— Ну, ну, удивите своим новшеством. Буду очень рад.

— Не знаю, что получится, — уклончиво ответил Жогин, покачиваясь на пружинистом сиденье. — У меня, товарищ генерал, другим голова забита.

— Чем же?

— Неприятностей много в первом батальоне. Целая папка с актами лежит. Нужно разбираться. Завелась гнилая практика не вписывать в солдатские карточки взыскания.

— Почему?

— Вероятно, потому, чтобы чище выглядеть.

— Странно, — сказал Павлов и задумался.

— Да разве только это? — продолжал Жогин. — Мельников еще много чего изобретает. Я доложу вам.

— Ну что ж, разберемся. Но, может, вы зря на огонь дуете? Ведь стрельбы сейчас говорят совсем о другом?

— Это заслуга не Мельникова, — махнул рукой Жогин. — Усилили контроль, не позволили самовольничать. Вот и восстановили огневую славу батальона.

Генерал смотрел на полковника и досадовал: «Нет, не хочет он по-человечески понять Мельникова. Видит у него одни только недостатки, раздувает их. И прав, конечно, Григоренко, что не соглашается». Он помолчал немного, потом сказал негромко, но внушительно:

— Подумайте, Павел Афанасьевич. Хорошо подумайте!

Некоторое время ехали молча. Машина бежала почти бесшумно. В брезентовый тент изредка постукивали вылетавшие из-под колес мелкие камешки.

— А все-таки хорошо, если бы испытания прошли удачно, — снова заговорил Павлов. — Дело-то большое. И главное, солдат взялся за него.

Жогин молчал, из головы не выходила мысль о Мельникове: «И как это умеет человек поднимать шумиху вокруг своих сумасбродных опытов, не понимаю».

Приехали на место испытаний. Там уже все было подготовлено. Мельников, Григоренко и еще несколько офицеров что-то оживленно обсуждали. Зозуля, взволнованный, в сбитой на затылок пилотке суетился возле карабина с прикрепленной к нему коробкой. Из-за холма, отделявшего испытательную площадку от боевого стрельбища, доносились глуховатые хлопки одиночных выстрелов. Пока Павлов пожимал руки офицерам, Жогин отозвал в сторону Григоренко, спросил возмущенно:

— Чего собрались, как на парад?

— Событие, — ответил замполит.

— Какое же это событие?..

Вскоре все пошли к огневой позиции. Зозуля, смущаясь перед начальством, объяснил тихим голосом:

— Зараз буду целиться в мишень, яка стоит на двадцать пять метров. Прицелюсь гарно — лампочка вспыхнет.

— Об устройстве прибора, скажите, — попросил кто-то.

Солдат умолк, не зная, как быть.

— Об устройстве потом, — выручил его Павлов. — А сейчас не будем, товарищи офицеры, мешать человеку.

Зозуля нащупал ногами ровное место, прижал к плечу карабин с коробкой и, стараясь не качаться под порывами ветра, начал целиться. Офицеры притихли, устремив взоры на прикрепленную к карабину лампочку. Павлов тоже насторожился. И вдруг лампочка блеснула, как звездочка. Блеснула не очень ярко, но все присутствующие увидели вспышку и, точно сговорившись, захлопали в ладоши.

— Отрадно, — сказал комдив.

Зозуля опустил карабин и улыбнулся. Синие глаза его заискрились, лицо порозовело. За холмом заработали сразу два пулемета. Кто-то заметил в шутку:

— Салют в честь успеха.

Все засмеялись.

Перешли на соседнюю позицию, где мишень стояла в пятидесяти метрах от стрелка. И снова увидели все красноватую звездочку. Офицеры радовались. Жогин тоже повеселел. Взгляд его как бы говорил: «А может, и в самом деле приспособление ценное».

На третьей позиции опыт неожиданно затянулся. Здесь до мишени было семьдесят пять метров. Черное яблоко уже не выделялось отчетливо, а имело сероватый оттенок, поблескивая на солнце.

— Может, козырек поставить, чтобы лучи не падали? — послышался чей-то голос.

Зозуля помотал головой. Он опустился на колено, продолжая наводить карабин в цель. На лбу его выступали и скатывались к маленькому носу крупные капли пота. Ветер усиливался. Кое-где по стрельбищу вихрилась пыль. Лампочка не загоралась.

Жогин, увлеченный действиями солдата, волновался. В душе у него сейчас боролись два противоположных чувства. Ему очень хотелось, чтобы лампочка все-таки зажглась и командир дивизии остался доволен испытаниями. Но в то же время его подмывало другое. Ведь успех с испытаниями мог укрепить позицию Мельникова в глазах генерала, а это было бы весьма нежелательно.

Зозуля вздохнул и потер кулаком глаза.

— Нехай он сгорит, этот ветер. Ничего не бачу.

— Может, помощь требуется? — спросил комдив, обращаясь. к Мельникову. — Давайте лучшего стрелка.

Комбат послал за Груздевым.

— Он снова в чемпионах ходит? — опросил Павлов.

— Совершенно точно. Вчера выполнил упражнение лучше всех в батальоне.

— Молодец, свое взял.

— Он и раньше стрелял отлично, — заметил Жогин.

Павлов кивнул:

— Я знаю, что у него призы есть.

Жогин промолчал, явно недовольный тем, что генерал не понял его.

Пришел Груздев, широко расставив длинные ноги, прицелился, и в тот же момент карабин славно моргнул живым красным глазом. Зозуля взял у ефрейтора оружие, посмотрел на довольные лица офицеров и объявил:

— Все! Пока дальше не берет.

— Жаль. Ну спасибо на этом, — сказал генерал и долго смотрел на солдата, как отец на сына. Обняв, посоветовал: — Работайте, товарищ Зозуля, смелее работайте. Доводите дело до конца. В чем трудности будут, не сомневайтесь, поможем.