Анатолий Рыбин - Люди в погонах

— Никаких просьб. Что вы всегда поперек дороги стоите? Не одно, так другое находите.

— Я не искал, — попытался объяснить Мельников. — Собрание по плану. Мы к нему готовились.

— Не уговаривайте, — вспыхнул Жогин и грозно поднялся. со стула. — Вы знаете, что такое приказ командира?

— Но вы могли забыть о собрании, товарищ полковник...

— Бросьте вы школьника разыгрывать. А если завтра получим приказ немедленно в бой идти, вы тоже прибежите просить собрание провести? Несерьезный вы человек, подполковник, потому у вас и в батальоне беспорядки. Идите и выполняйте мое приказание, а собрание позже проведете.

Точно в намеченное время батальон был построен. Над городком начинало вечереть. Усиливался ветер. На широком плацу вихрился снег. Солдаты стояли в две шеренги подтянутые, с начищенными до блеска пуговицами и пряжками, поеживались от холода.

Жогин подъехал к батальону на машине. Энергично выпрыгнул из нее и широко зашагал по плацу. Выслушав рапорт комбата, он сделал еще несколько шагов, поздоровался. Солдаты ответили громко и слаженно, в один голос. Осмотрев с места шеренги строя, Жогин произнес громко и отрывисто:

— Что же получается, товарищи! Передовой батальон опозорили. Где ваша солдатская гордость? Забыли вы о ней. Вспомните, что я о вас говорил полгода назад. В пример другим ставил, на щит поднимал. А теперь?..

Время от времени полковник посматривал на стоящего рядом комбата. Мельников старался не выдавать внутреннего волнения. Жогин продолжал греметь:

— Вы знаете, что значит уйти из. роты? Это дезертирство. В боевой, обстановке за такие вещи...

Он говорил и чуть помахивал правой рукой, в которой на этот раз хлыстика не было. Полковник ощущал поэтому неловкость. Чтобы скрыть ее, он принялся расхаживать перед строем.

Темнело. Солдаты от холода поеживались, переступали с ноги на ногу. Но полковник держался бодро. Высказавшись, он, приказал ефрейтору Груздеву выйти из строя. Тот сделал несколько шагов и повернулся лицом к товарищам. В этот момент над головами солдат загорелись два электрических фонаря, осветив плац и кирпичную стену казармы. Снежные вихри уже поднимались до крыши, и фонари окутывались густой белой пылью.

— Какое взыскание наложили? — тихо спросил Жогин Мельникова, кивнув в сторону ефрейтора.

— Пока не накладывал, — так же тихо, чтобы не слышали солдаты, ответил комбат. — Жду капитана Нечаева. Он выехал в Чигири изучить некоторые подробности происшествия.

— Опять изучать! До каких пор вы будете разводить этот либерализм? Арестуйте его на пять суток.

Последнюю фразу Жогин сказал громко, чтобы все слышали, и снова заходил перед строем.

Больше часа простоял батальон на плацу. Под конец полковник повернулся к Мельникову, сказал:

— Теперь прогрейте людей. Прикажите бегом до конца городка и обратно.

...В этот вечер Григоренко имел с командиром полка серьезный разговор. Всегда осторожный и деликатный, замполит решил сейчас быть непреклонным. Зашел он в кабинет в тот момент, когда Жогин, вернувшись с плаца, широко шагал, потирая покрасневшие от холода руки. Зашел и прямо с порога сказал:

— Так дальше работать нельзя, товарищ полковник. Ненормальная обстановка в полку.

Жогин остановился, в упор посмотрел на вошедшего:

— Как это понять: «ненормальная»?

— Понять очень просто. Семинар с руководителями политзанятий поломан, комсомольское собрание в первом батальоне скомкано.

— Эх, как вы любите козырять громкими словами, — развел руками Жогин. — «Поломано», «скомкано»! Ну, продолжайте дальше придумывать эти самые словечки.

Он снова заходил по кабинету, потирая руки.

— Это не словечки, — возразил замполит. — Мы явно недооцениваем партийно-политическую работу, товарищ полковник.

— Позвольте, кто это «мы»? — вызывающе поднял голову Жогин, и лицо его вытянулось. — Говорите прямо: командир. Но не забывайте, что вы всего лишь мой заместитель. И никто не давал вам права оценивать и обсуждать мои действия. Поняли?

— Я не обсуждаю ваших действий, товарищ полковник, но долг и совесть меня обязывают сказать, что принижение воспитательной работы может привести к серьезным осложнениям. И тогда...

— Хватит, — остановил его Жогин. — Мне все понятно. Послушайте, что я скажу. — Он вытянул вперед руку и загнул один палец. — Во-первых, уясните, что вы работаете на командира, обеспечиваете выполнение его приказов и распоряжений. Второе. — Полковник загнул еще один палец. — Поймите, наконец, что командир — хозяин полка.

— Да, но есть партия, — вставил Григоренко, устремив проницательные глаза в лицо полковника. Жогина словно тряхнул кто-то. Он вздрогнул и засверкал глазами:

— Что вы пугаете партией? Я сам коммунист, и стаж у меня побольше вашего, и перед Советской властью заслуги имею. А вообще, вот что скажу: не нравится — можете подавать рапорт об увольнении. Задерживать не стану.

— Нет, — сказал Григоренко, — подавать рапорта я не буду. Дезертировать с поста, который мне доверила партия, не собираюсь.

— Дело ваше! — почти крикнул Жогин. — Но вмешиваться в мою служебную деятельность не позволю.

— Очень жаль, что вы не хотите прислушаться, — тихо заключил Григоренко, не выдавая волнения, затем надел шапку и вышел из кабинета. «Странный человек, — рассуждал он по дороге домой. — И главное, убежден, что действия его непогрешимы. Вот в чем беда-то».

У дома Григоренко натолкнулся на Шатрова. Майор стоял возле крыльца, с головы до ног залепленный снегом.

— Я к вам, Петр Сергеевич, — сказал он, отряхивая шинель и шапку. — Уж извините, что беспокою здесь. На службе не мог. Дело щекотливое...

— Какой разговор! — воскликнул Григоренко. — Вы лучше извинитесь за то, что редко ко мне заходите. — Он повернулся к ветру спиной и тоже принялся отряхивать налипший снег. — Ну и метет! На открытом месте устоять невозможно.

— Да, ветерок веселый, — заметил Шатров. — Штормовой.

Едва он произнес последнее слово, как гривастая волна бурана ударила в стену дома, поднялась на дыбы и всей своей массой обрушилась на крыльцо.

— Бр-р-р, — замотал головой Григоренко. — Хватит, майор, чиститься, пойдемте быстрей в комнаты.

Он шагнул к двери и громко постучал в нее кулаком. Вышла жена. Загораживая лицо пуховым платком, спросила:

— Ты, Петя?

— Я, только не один, а с гостем.

— Кто это?.. А, Валентин Федорович? Пожалуйста, проходите, милости просим на чаек. — Она сбросила с головы платок и показала на вешалку. — Сюда вот шинель давайте, а сами шагайте в столовую. Петя, приглашай. Какой ты медлительный.

— Галина Дмитриевна! — воскликнул Шатров, подняв обе руки. — Прошу не волноваться. Визит совершенно официальный. У меня деловой разговор с Петром Сергеевичем.