Николай Воронов - Макушка лета

В его кресло пересел Шахторин, традиция — главный инженер сменяет директора.

Завод в том году работал лучше, чем раньше, и в следующем продолжал наращивать производительность, но критическая ситуация, созданная свободным волеизлиянием Самбурьева, сохранялась: недовыполнялся план по стали, чугуну, прокату. Хотя недовыполнение не превышало полутора-двух процентов, эти проценты в переводе на тонны металла выражались в шестизначных и даже семизначных цифрах.

Среди заводов, институтов, мастерских, которым комбинат поставлял свою продукцию, постоянно были недополучатели. Они в свою очередь творили новых недополучателей, а те... Цепная реакция! Мало того что это лихорадило их экономику и производство, оно к тому же отражалось на заработках рабочих, служащих, инженеров и сказывалось на их настроениях. Да и на самом комбинате было то же. В высшие партийные и правительственные организации поступали протесты: прекратить срывы поставок, наказать виновных.

Вся тяжесть ответственности пала на Шахторина. За короткое время, пока Шахторин директорствовал, комбинат совершил трудовой подвиг: печи, которых не прибавилось, выплавили и выжгли небывалое количество чугуна, стали, кокса, прежние прокатные станы прогнали через свои жмучие валки столько слябов, блюмов, ленты, проволоки, уголка, тавровых балок, что даже самому Шахторину было в диковинку.

Шахторин, как никто из руководителей, был причастен к этому подвигу. Но подвиг не принес ему ничего, кроме бесславия.

Антону Готовцеву запомнилось, что в период, когда Шахторин надрывался, чтобы осуществить выполнение плана, он не утрачивал интереса к лаборатории прямого восстановления железа; наведывался он сюда, конечно, реже обычного, на минутку, а чаще звонил по телефону.

В первый же месяц на новом посту Шахторин увидел, что его, как лодку в бурное половодье, закружила текучка и что зачастую мелочи текучки сгруживаются вокруг него настолько, что сквозь них никак не пробьешься к вещам крупным, генеральным. Тогда он решил расчистить поле для собственной подлинной деятельности, которая отличала бы его от забот заместителей, главного инженера, начальников цехов, и издал приказ: недопустимо для директора барахтаться в текучке, он должен возвышаться над ходом повседневности; он занимается только первостепенными проблемами и отныне отказывается решать вопросы, находящиеся в компенсации нижестоящих руководителей; никто из подчиненных не может явиться к нему без вызова; строго определены дни приема для командных лиц и только по неотложным или перспективным вопросам. В приказе имелось графическое изображение пирамиды, посредством которой наглядно показывалась и уточнялась роль каждого руководителя в цепи подчинения и то, что он обязан решать.

Поначалу приказ был воспринят хмуро, с отчаянием и недоброжелательством: воздвиг вокруг себя непроходимую бюрократическую обваловку; вздумал разгрузиться, когда необходимо тащить до треска сухожилий, до грыжи; возвышаясь над текучкой, можно угодить в безвоздушное пространство. Постепенно до всех дошло, что приказ упорядочил ответственность и увеличил самостоятельность.

Шахторин получил возможность осуществлять целенаправленные действия. Он неотступно занимался горнорудным комплексом и быстро достиг чувствительной отдачи. Взрывники, увеличивая добычу руды, производили взрывы такой силы, на какие раньше не осмеливались. Экскаваторы, «выбитые вне плана», еле успевали грузить в вагоны эту руду. Убыстрение работы на руднике подхлестывало работы по всему технологическому циклу. Шахторин с предусмотрительной готовностью занимался р а с ш и в к о й у з к и х м е с т. Он совершал это с поразительной быстротой и неусыпностью, исчерпывая, казалось, немыслимые возможности завода, и все-таки был снят. Приехал его сменить не кто-нибудь — Самбурьев. Как предполагали дальновидные люди, на этот пост его вернул Вычегжанинов, назначенный после упразднения Министерства черной металлургии заместителем председателя Комитета по черной и цветной металлургии: ты заварил кашу, ты ее и расхлебывай.

Костюм Самбурьев надел под цвет глаз — горчичный. В своем тронном выступлении перед руководителями города и комбината он гневно поносил Шахторина, якобы завалившего вполне сносный план. (Через неделю Самбурьев начал стучаться через совнархоз в правительство, добиваясь, чтобы неподъемная на данном этапе часть плана была раскинута на другие металлургические заводы, и добился этого.) Шахторин не смог вынести самбурьевской хулы и сказал, перекрывая своим плотным басом его начиненный гремучей угрозой голос:

— Ты виноват, и ты же судья. Бесстыдство под личиной неопровержимой справедливости.

Творческая жизнь лаборатории Антона Готовцева, осуществлявшаяся при Шахторине вдохновенно и беспрепятственно, с возвращением Самбурьева мало-помалу замораживалась.

Антон и его сотрудники определили мечтаемый вариант печи — до этого они построили, испытали, отвергли добрую дюжину экспериментальных печей, — но приняться за его воплощение они не могли. Во-первых, Самбурьев урезал смету лаборатории; во-вторых, он все упорней оттягивал ее силы от основного направления труда и поиска: загружал практическими заданиями, необходимыми для разворота плановых работ на заводе. Антон, бывая на докладах у директора, пытался отбрыкиваться от этих заданий. Самбурьев отцовски ласковым тоном журил его: их исследованиям не видать конца и края, давно пора быть великим результатам, а коль их нет, подрывается вера и, значит, наступил срок чем-то другим возмещать государственные затраты. Антон снова и снова повторял; результаты, и весьма обнадеживающие, есть, только необходимо восстановить финансирование лаборатории на прежнем уровне. Самбурьев, освещая свое коричневое лицо покаянной улыбкой, пускался осуждать самого себя с усталой разочарованностью: вроде бы он споспешествовал возникновению новой металлургии, а на поверку поощрял, да и продолжает поощрять расточительство, и лишь симпатия к безмерным дарованиям инженера Готовцева удерживает его действия в рамках компромисса. Антон заявил директору, что он до предела угнетен его притворством, и Самбурьев на жесткой ноте, напоминавшей металлическую твердость огненной струи, извергающейся из плазмотрона, крикнул:

— Ты понимаешь, что такое план?! Я делаю план. Меня интересует только план. И больше ничего.

— Общеизвестны ваши интересы, — снизив голос до вертляво-злого шепота, сказал Антон.

Он понимал, что за его дерзостью последует коварство Самбурьева.

Вскоре в лабораторию явилась комиссия.

Дальнейшая собственная деятельность рисовалась Антону в мрачном свете. Конечно, Самбурьев назначил проверку, чтобы свалить его, Готовцева. Едва комиссия завершила работу, на общем партийном собрании заводской лаборатории был поставлен отчет Антона.