Николай Асанов - Электрический остров

У Орленова было странное ощущение, что страст­ная речь Пустошки почти не вызывает у слушателей возмущения. Достаточно было взглянуть на Улыбы­шева. Директор сидел как пришибленный. В прези­диуме молчали, пряча глаза, как будто боялись взглянуть друг на друга, — а вдруг придется немедленно встать и признать правоту этого смешного ин­женера в клетчатых брючках с маленькими руч­ками, с похожей на тыкву плешивой головой? А Пус­тошка оглядел всех презрительным взглядом, вздох­нул и медленно пошел с трибуны мимо президиума к выходу.

Башкиров опять провожал его глазами и, когда инженер открыл дверь в маленькое зальце, окликнул его неожиданно мягким голосом:

— Куда же вы, Федор Силыч, останьтесь!

— Вы и без меня разберетесь! — не оборачиваясь, ответил инженер и вышел.

Горностаев и Марина говорили сдержанно, кратко. Они только излагали факты. Но теперь, когда факты громоздились, как Пелион на Оссу, — так сказал бы Улыбышев, если бы речь шла о ком-нибудь другом, — все молчали. Больше не было ни выкриков, ни оскор­бительного недоверия. И когда Горностаев осудил работу Орича, когда Марина Чередниченко расска­зала о том, как Улыбышев самоустранился от руко­водства молодыми учеными, когда она пожаловалась на то, что работники института не имели никакой связи с другими научными учреждениями, во избе­жание, как говорил Улыбышев, выдачи своих сек­ретов, члены Ученого совета стали глядеть на Улы­бышева совсем иными глазами, чем полчаса назад. А сам он держался так, словно все это его не касалось.

Но вот встал Башкиров и сказал, что обком пар­тии прислал протест против представления Улыбы­шева к премии и что такой же протест направлен в Центральный Комитет и в Комитет по премиям. В этот момент Улыбышев уронил голову и больше уже не пытался поднять ее. И когда старейший член Ученого совета прочитал предложение к голосова­нию о лишении Улыбышева и Райчилина неправильно присвоенных им ученых степеней, он только плотнее стиснул пальцы рук, так что суставы побелели.

— А где товарищ Райчилин? — спросил кто-то из зала.

Башкиров поднялся над столом с опущенной голо­вой, как тяжелая глыба, и негромко сказал: — Меня только что поставили в известность, что гражданин Райчилин арестован по обвинению в поку­шении на убийство Орленова.

Что-то вроде легкой дрожи охватило зал, словно все одновременно испытали, как бегут мурашки ло коже. Улыбышев истерически закричал:

— Я ничего не знал! Это какая-то ошибка!

Гул возмущения прокатился по залу. И, понимая, что ему не верят, Улыбышев сжался в кресле. Даже Нина на мгновение отстранилась от него и только в ответ на его умоляющий взгляд снова опустила свою руку на его судорожно стиснутый кулак.

Внесли урны, раздали шары для голосования: чер­ный и белый. Улыбышев сидел, опустив голову, словно не в силах был больше держать ее на плечах. Слы­шался короткий сухой стук шаров, опускаемых в урны. Потом счетная комиссия удалилась. Никто не покидал зала.

Председатель счетной комиссии поднялся на три­буну и объявил бесстрастным, холодным голосом:

— Четырнадцать голосов за лишение степени, два — за оставление. Протокол комиссии будет пере­слан в Высшую аттестационную комиссию…

Расходились медленно, как с похорон. Орленов долго стоял в глубине коридора, куда не достигал яркий свет из вестибюля. Он ждал Нину.

Она показалась вместе с Улыбышевым. Она дер­жала его под руку и что-то оживленно говорила, по-видимому только для того, чтобы расшевелить его. Он не слушал.

Андрей сделал шаг вперед и тихо окликнул:

— Нина!

Чья-то рука сжала его плечо. Он обернулся. Ма­рина стояла рядом. Глаза ее гневно светились в полумраке. Она сказала:

— Оставьте ее! Неужели вы не понимаете, что за­говорить с ней сейчас — значит оскорбить ее на всю жизнь! Подождите, пока она освоится со своим не­счастьем!

А вы думаете, она освоится с ним?

Девушка посмотрела на него изумленно, словно он чем-то обидел её.

— Да вы ее совсем не знаете! И вы прожили с нею три года? Неужели мужчины так близоруки?!

Бросив этот странный и страстный вопрос, она по­вернулась и пошла к выходу длинными сердитыми шагами.

Орленов проводил ее удивленным взглядом. Нина и Улыбышев уже скрылись. К нему подошли Пу­стошка и Горностаев. Константин Дмитриевич сказал:

— Вот мы и добились победы! Но лучше было бы, если бы ее не было!

— Как вы говорите? Что вы говорите? — возмутился Пустошка. — Значит, по-вашему, лучше не выносить сора из избы? Пусть путаются, тратят госу­дарственные деньги, совершают даже подлости, а мы должны молчать?

— Я не об этом! — смутился Горностаев.

— А о чем же? Вот я — доволен! Башкиров вой­дет с ходатайством в правительство о создании еди­ной комиссии по электрическому трактору. И не прой­дет года, как мы будем испытывать новые машины. Они будут созданы коллективным, а значит, и более умным трудом. И мы еще встретимся на полях возле электротрактора! — Он по-петушиному вскинул го­лову и пошел вперед.

Горностаев сказал ему вслед:

— Может быть, он и прав, а мне все-таки грустно! Как мы могли быть такими олухами! Ведь все это можно было сделать еще год назад! И электрический трактор уже пахал бы поля Раздольненской МТС, кол­хоза «Звезда»… И Мерефин был бы доволен… Пошли, Андрей Игнатьевич? Пора собираться в дорогу.

Когда Орленов вышел, в вестибюле института ни Нины с Улыбышевым, ни Чередниченко не было. Он открыл дверь, сделал несколько шагов, оглянулся на институт. Лабораторный корпус светился сотнями окон. В административном горел свет только в каби­нете Башкирова. Небо прорезала яркая вспышка элек­трической дуги. Работа в лабораториях продолжалась и ночью.

Ну что же, пусть он один, но работа продол­жается! И трактор будет жить! И его прибор тоже будет жить! И не один прибор, а сотни других при­боров. Если он чего-то не сумел сделать, если он потерял Нину, то это относится к жизни, а в жизни все труднее, чем хотелось бы человеку. Ничего! Он подождет и когда-нибудь еще встретит Нину. И, мо­жет быть, она поймет, как ошибалась, если еще не поняла сейчас.

Андрей тихо пошел к автобусу, который должен был отвезти его на вокзал. Когда он подошел к оста­новке, мысли его уже устремились вперед, туда, на остров. Оттуда теперь были открыты пути во все сто­роны, ко всем заводам и лабораториям, где созда­валась техника будущего, и ко всем людям, которые строили будущее.

ЭПИЛОГ

Осенью 1951 года на полях колхоза «Звезда» испытывались новые электрические тракторы.

Осень была щедрая, теплая. Дороги пахли зер­ном, столько колхозных машин с токов шло по ним к элеваторам. Бескрайние всхолмленные поля были уже подняты под зябь и чернели, как море.