Николай Асанов - Электрический остров

— Это неправда, Андрюша! — тихо, одними губа­ми сказала Нина.

Он молчал. Она повторила сильнее, с надеждой:

— Это неправда! Я не давала ему повода говорить обо мне такие гадости! Уедем отсюда, Андрюша…

Теперь ее рука пробиралась по тахте, как краду­щийся зверек, вот она коснулась его спины, пробе­жала по плечу и дотронулась до волос. Он ничем не мог ответить этой руке. У него не было сил ни для того, чтобы оттолкнуть ее, ни для того, чтобы принять робкую ласку. Он как будто не существовал.

Нина вздохнула горестно и подавленно, как взды­хают у постели умирающего.

Все стихло в комнате и в саду. Вечерние птицы пе­рестали петь. Природа точно сделала паузу, прислу­шиваясь к тому, что происходит в доме. Судьба двух людей висела на балансе весов, и чаши их бесшумно покачивались, пока Андрей лежал в своем странном забытьи. Но вот до его сознания дошло, что Нина страдает столь же сильно, как и он, и тогда огромная мужская жалость к слабому существу захлестнула его, как волна, подняла и понесла ей навстречу.

Он приподнялся и сел. Руки их соединились.

Нина еще не смела верить, что соединение это про­чно. Она слабо вздыхала, как человек, только что пе­реживший страшную опасность и удивляющийся тому, что каким-то чудом избежал ее. Но постепенно она прижималась к мужу все сильнее, как это бывало, ко­гда они чувствовали себя одним неделимым сущест­вом. Вот она вздохнула облегченно и заговорила уже обычным голосом, в котором слышалась привычная властность любимой женщины:

— Мы уедем отсюда, правда, Андрюша?

Его мысли были еще далеко. Он продолжал блу­ждать в райских садах примирения, удивляясь тому, как мог подозревать слабую женщину, которая в нем одном черпает свою силу, подозревать, будто она мо­жет сознательно лишить себя опоры, единственно и дающей ей возможность жить. Ведь он помнил ее ос­лабевшее минуту назад тело, из которого как будто вынули костяк. Теперь оно снова налилось силой, но каждое движение было нежным и милым. Она — рас­тение, он — земля. Так будет вечно, пока существует любовь. Мужчина питает любовь своей могучей силой и хранит ее.

— Нам незачем ехать, — тихо успокоил он ее. — Я скоро закончу свою работу и попрошу тогда Башкирова перевести нас обратно в институт.

— Но такую лабораторию тебе предоставят в лю­бом месте! — возразила она.

— Да, но тем временем Улыбышев добьется сво­его…

— Позволь, позволь, — рука ее пробежала по сто­лу — он слышал это торопливое движение, — затем вспыхнула настольная лампа. — Ты все еще собира­ешься выступать против Бориса Михайловича? — Резкий свет открыл ее лицо в новом значении, каким оно никогда не виделось ему. Брови сведены к пере­носью, в глазах враждебность, губы сухи, оно как бы заледенело в непримиримости.— А ты не думаешь,— она резко повернула голову, приподняв ее, — что это выступление могут истолковать как зависть недоучки к крупному ученому?

— Это Улыбышев-то крупный? — Андрей пропу­стил мимо ушей то, что его могут посчитать за недоуч­ку. — Ошибки у него крупные и наглость у него не­обыкновенная. А больше у него ничего и нет! — он опустил сжатые кулаки на колени, ясно представив себе самодовольное лицо директора. — Нет! Я не могу уехать, понимаешь, не могу! Теперь-то я знаю, что надо сделать с электротрактором, чтобы он имел право на жизнь!

— Но Улыбышев и предлагает тебе соавторство! — сказала Шина. — Тебе надо только поторопиться со своим прибором, чтобы попасть в список. Список бу­дет направлен к первому сентября…

Не сразу, только после паузы, до него дошло, что она говорила. Андрей с удивлением взглянул на же­ну. Ее упрямые глаза были насторожены, как два ру­жейных ствола, подстерегавшие неверное движение зверя на тропе. Только тронь волосок, пересекающий тропу, и они выстрелят — ружье нацелено прямо в сердце. Он задохнулся от волнения.

— Что ты говоришь? Что ты говоришь?

— А то, что ты танцуешь на вулкане! — холодно сказала она.

Как это было похоже на Улыбышева! Когда нет своих мыслей, можно позаимствовать чужие! Кто это сказал? Кажется, Робеспьер. А может быть и кто-ни­будь другой. Не все ли равно? Важно другое: Нина не только говорит, но и думает теперь по указке Улыбы­шева… А он-то надеялся!

— Объясни! — страстно потребовал Андрей, наде­ясь, что все это наваждение вот-вот рассеется и они снова увидят друг друга не врагами, а друзьями. Улыбышевские словечки спадут, как шелуха, они найдут такие умные слова, которые позволят им вновь вер­нуться в детство их любви. Ах, эти надежды, никогда не покидающие человека!

— Тебя уже и так ославили! — жестко заговорила Нина, не желая более скрывать истину за утешающи­ми словами. — Все только и говорят, что ты из личной неприязни к Улыбышеву поднял эту мышиную возню. Да и союзничка выбрал подходящего! А как ты вел себя сегодня? Возмутительно!

— Возмутительно вел себя Улыбышев…

— Он был достаточно корректен. А ты из-за своей глупой ревности готов был избить его! Подумаешь, Отелло! Да Борис Михайлович в десять раз умнее и талантливее тебя! Он создает одну из самых интерес­ных машин, а что успел ты?

— Перестань! — закричал он. В эту минуту он дей­ствительно мог бы задушить ее. Да! Она изменяла ему! Изменяла душой, уходила в чужой лагерь, и это было, пожалуй, страшнее, чем физическая измена.

— Ну что же, ударь! — с холодным бешенством сказала она. — Только этого и не хватало в нашей жизни! Ты уже достаточно оскорблял меня, теперь можешь переходить к побоям. Соседи и так говорят, что ты меня бьешь, а я даже разубедить их не в силах. Все знают твой характер… И за что мне такое несча­стье!— Тут она заплакала. Она! Только что оскор­блявшая его, не жалея обидных слов, ища самые же­стокие, чтобы больнее ранить, она теперь плакала, размазывая слезы руками по лицу, отодвигаясь от него, становясь все более далекой…

На мгновение Андрей сдался.

— И зачем только мы приехали сюда! — крик­нул он.

Нина ухватилась за его слова, как утопающий за соломинку.

— Так уедем, уедем! Пойми, что Улыбышев силь­нее! Я никогда от тебя не уйду, только уедем!

Так. Значит, она уже думала об уходе. И думала об этом именно потому, что Улыбышев предложил ей свои подержанные чувства и будущее лауреатство.

Андрей вдруг увидел, как вместо жены, которую он знал и любил, перед ним явилась совсем другая женщина. Да кто она такая, эта женщина, что стоит сейчас перед ним, вскочив с тахты, кто она такая? Не­ужели та, которую он три года называл женой перед всем миром и перед своим сердцем? Откуда она взя­лась? Разве та Нина, которую он полюбил, была по­хожа на эту?

Внезапная ясность воспоминаний бросила его в тот летний месяц, когда он, защитив диплом, впервые по­сле нескольких лет упорной работы почувствовал себя свободным. Он увидел тогда, что мир населен щебечущими птицами, которые по утрам прихораши­ваются, как девушки, и хорошенькими девушками, которые щебечут, как птицы. Тогда был его первый послевоенный отдых. До этого он даже и летом навер­стывал пропущенное или работал на производстве, чтобы спокойнее учиться зимой. И вот пришла пора, он аспирант, у него есть своя комната, есть карманные деньги и главное — есть время! Вот тогда и появилась Нина…