Вилис Лацис - Игра над бездной

В это время горизонт вокруг «Ладоги» затмился белесой влажной пеленой такой густоты, что не видна была передняя мачта в отблеске огней ходового мостика.

— Туман… — тревожно прошептал капитан и резко перебросил рукоять машинного телеграфа. Всхлипы машины стали спокойнее, судно пошло средним ходом.

— Лево руля! — приказал капитан рулевому. Нос «Ладоги» отвалил на несколько градусов. — Так держать!

Маневр был сделал наудачу, потому что истинный пункт поворота был пройден раньше, и теперь ни компас, ни морская карта не могли помочь выйти на верный курс. Другой капитан дальше не пошел бы и принял решение отстояться на якоре, покуда не рассеется туман. Командир «Ладоги» славился своей лихостью — он даже в Ла-Манше при густом тумане не сбавлял хода. А тут он хотел на следующее утро прибыть на ливерпульский рейд.

Справа должен был быть последний из Гебридских островов. Если все пойдет гладко, то через пару часов узкость Малый Минч останется позади и до самого Северного канала судно сможет идти смело, полагаясь только на компас. Потому этот отважный мореплаватель и не вызывал матросов на брашпиль для постановки судна на якорь, а только скомандовал делать промеры глубины. Лотлинь показывал тридцать метров.

— Хорошо, — сказал капитан. А судно шло, зарываясь все дальше в клубы тумана, покуда штурман, в третий раз измерив глубину, не доложил:

— Двадцать пять футов!

Осадка «Ладоги» при полном грузе была двадцать шесть футов.

— «Стоп!» — мгновеньем позже тревожно прозвонил машинный телеграф. — Приготовить брашпиль!

Машина затихла. Но судно по инерции продолжало скользить дальше. Штурман и два матроса побежали на бак готовить якорь. Затем легкий толчок, вроде бы хруст в глубине судна, и «Ладога» задрожала, как умирающая рыба.

Вновь зазвенел машинный телеграф: «Полный назад!», винт взбил бурун за кормой, пароход медленно подчинялся силе машины, но тут новый, более мощный толчок потряс стальной корпус. Затем опять все было спокойно, лот показывал сорок футов, и якорь с громовым грохотом увлекал за собой на глубину тяжелую цепь.

«Ладога» наскочила на небольшую мель и сразу же сошла с нее. Будь дно песчаным, то пара таких соприкосновений не смогли бы причинить существенного вреда крепкому днищу судна, но капитан знал, что в этих местах хватает и подводных скал, поэтому — на всякий случай — скомандовал проверить воду в трюмах и подготовить помпы.

Да, это оказалась скала, и она нанесла судну такие раны, что все льяла были полны водой, быстро прибывавшей в грузовые трюмы. Помпы работали на полную мощность, но не могли откачать и третьей части прибывающей воды. Нос «Ладоги» начал медленно опускаться.

Тогда смельчак мореход понял, что игра проиграна, и впервые за свою морскую карьеру подал трагическую команду:

— Все наверх! Шлюпки на воду!

Начался аврал. Кочегары выгребали из топок горящий уголь, чтобы предотвратить преждевременный взрыв котлов, матросы пытались расшевелить ржавые крепления спасательных средств, из кают выбегали полуголые заспанные люди. Суматоха, неразбериха, толкотня, ругань.

— Спокойней, спокойней! — кричал капитан. — Судно затонет не раньше чем через четверть часа.

О, это было воистину успокоительное известие — через четверть часа потерять твердь под ногами и оказаться во власти волн! Сумятица стала еще более невообразимой, слышались проклятия и даже удары — кто посильней, считал, что имеет право первым попасть в шлюпку.

Беда случилась во время вахты Субриса, и он одним из последних узнал о катастрофе. Схватив машинный журнал, он побежал наверх спасать свое добро. Увидев, что в первую шлюпку ему не попасть, Субрис не стал бороться за место, потому что ему предстояло спасать не только свою жизнь — ценность абстрактную и неопределимую, но нечто более ощутимое: чемодан Илмара со всеми пожитками и свои собственные вещи. Прежде всего он отправил на шлюпку чемодан Илмара, задвинул его под банку и побежал обратно в каюту. Деньги и прочие ценности были заперты в маленькой шкатулке. Субрис сунул ее в кису с робой и старым бельем, второпях засунул туда еще макинтош, новую офицерскую форму и то, что было поценнее, затем помчался назад на шлюпочную палубу. В шлюпку он успел залезть в последний миг. Матросы взялись за лопари, и, под скрип талей шлюпка с одиннадцатью моряками пошла вниз. Капитан с судовыми документами и денежной кассой под мышкой уже стоял у руля шлюпки и подгонял матросов. На палубе оставались еще два человека — судовой плотник и второй штурман, они сверху помогали спускать шлюпку на воду. Да и еще те двое, о ком знал лишь Субрис. В тот момент, когда шлюпка коснулась воды, он вспомнил о тайных пассажирах и у него ненароком вырвался испуганный возглас:

— Штурман!

— Что такое? Чего тебе! — нетерпеливо отозвался второй штурман, уже готовый спуститься в шлюпку по тросу.

— Ничего… — растерянно пробормотал Субрис. — Давай быстрей вниз.

Он чуть было не совершил величайшую глупость — хотел сказать штурману, что в твиндеке люди и надо бы их позвать. Но рассудок своевременно заглушил благородный импульс, и Субрис порадовался своей смекалке, спасшей его от неприятностей и убытка. Он полагал так: «Если я сообщу о зайцах, то мне придется отвечать за их присутствие на судне, и ни капитан, ни господа судовладельцы не выкажут мне большой благодарности. Возможно, Илмар и его дама бежали от суда за какие-нибудь преступления, и если их привезут обратно в Ригу, то меня затаскают в полицию и накажут за соучастие. Нет уж, спасибо! Позаботьтесь, друзья, о себе сами, не надо так крепко спать. Да и поздно уже вам помогать…»

Главный же повод, почему Субрис умолчал о беглецах, заключался в большом чемодане Илмара. В нем находились некоторые ценные вещи, и теперь они принадлежали Субрису. Если Илмар погибнет вместе с пароходом, то никто у Субриса не потребует эти вещи.

Капитан пересчитал людей и, убедившись, что никто не остался на борту парохода, скомандовал «Весла на воду!». И шлюпки поплыли, оставляя на тонущем судне двух человек, возможно, даже не знавших о том, какая участь их ожидает. А ведь так просто могли быть спасены все — места в шлюпках было достаточно, море спокойно и вблизи много островов. Могли быть спасены, будь у одного человека чуть больше человечности. Но ее-то у него и не было.

Той ночью в твиндеке не было заметно ни одной крысы. Наверно, это было единственной причиной, почему беглецы спали во время катастрофы. Илмар уснул раньше, потому что Ирена, по своему обыкновению, ночью бодрствовала, чтобы отгонять назойливых зверьков. Их бесстыжие налеты и голодный писк всегда помогали ей справиться со сном, и все предыдущие ночи Ирена выдерживала вахту до конца. Сегодня ночью в твиндеке было на диво тихо, суетливые шажки не тревожили, не ворошили угольную крошку и, погрузившись в раздумья, Ирена слушала монотонный гул машины. Он убаюкивал, как колыбельная, далекая и неуловимая, ее можно было чувствовать, но не надо было о ней думать. И голова Ирены все ниже и ниже клонилась на грудь, веки смыкались, покуда она не свернулась клубочком подле Илмара, рядом с задраенным люком.