Лев Экономов - Готовность номер один

— Дело не в этом. Просто сомневаюсь, чтобы Мешков стал отличником.

— Его нужно расшевелить, — продолжал Уваров. — Пробудить в нем азарт летчика. От него нужно потребовать самостоятельных действий. И знаете, — Уваров явно воодушевился, — что если вам запланировать перехват на низкой высоте. Полетите на истребителях, которые вам хорошо знакомы по тому полку. Мы, как вам известно, здесь их тоже используем.

— Попробовать, может, и стоит, — сказал Стахов, колеблясь и не принимая окончательного решения. Ему не хотелось подпадать под чье бы то ни было влияние.

Вот новость — так новость! 23 февраля в полк приедут шефы с фабрики, примут участие в концерте нашей самодеятельности. Об этом я узнаю от писаря Шмырина, который ухитряется получать ту или иную информацию, что называется, тепленькой.

— Твоя Калерия тоже приедет, — доверительно говорит он. — Готов это повторить.

Как он выразился: «Твоя Калерия».

Мог ли я назвать Леру моей? Всего дважды мы встречались. Первый раз в клубе «Прогресс», о чем я уже рассказывал, а второй? Вторая встреча была мимолетной. Мы даже поговорить не успели. Это случилось в одну из пятниц, при обстоятельствах далеко не романтичных. В гарнизонной бане, где-то под землей, лопнули трубы, и тогда старшина Тузов повел нас в городскую баню. Вот там, у бани, когда мы только что вышли из автобуса с газетными свертками в руках, и произошла эта встреча.

Закутанная в белый пушистый платок, она выходила из бани, и тут я окликнул ее. Лера обернулась и несколько мгновений смотрела на меня с удивлением. Мне даже показалось, что она не узнала меня. Я ждал в каком-то беспокойном напряжении, чувствуя, как предательски краснею под обстрелом любопытных глаз товарищей.

— Это я — Виктор, — не выдержал я, пытаясь улыбнуться. — Помните… мы…

Она вытерла на переносице бисеринки пота и, сняв зеленую варежку, подала руку:

— Как же вы изменились!

Я крепко сжал ее горячие пальцы.

— Здравствуйте, Лера. Я изменился?

— Поправились. И возмужали.

— А вы ничуть не изменились, — сказал я, с нескрываемым восхищением рассматривая ее. — Такая же… красивая. — И я тотчас же понял, что этого не следовало говорить.

Она покачала головой:

— Делать комплименты вам совсем не идет.

— Извините.

— Придется. — Ее нежные губы дрогнули в усмешке.

Я знал: старшина вот-вот подаст команду заходить в помещение. А между тем мне хотелось ей сказать, что я все время думал о ней. Она даже снилась мне. Но как это сделать в такой обстановке? Да и нужно ли было говорить? Вдруг ей и это покажется банальным.

Молчание затягивалось.

— Вы были в бане? — Вопрос, конечно, получился глупым, но должен же был я о чем-то разговаривать с девушкой.

— Была, — она опять усмехнулась, на этот раз с милой застенчивостью. Опустила глаза.

— А мы тоже хотим попариться, — продолжал я молоть бог знает что.

— Ну что же, — теперь она уже засмеялась, — желаю легкого пара.

— Тр-ретья, заходи по одному, не толпиться! — послышался басовитый голос Тузова.

Сердце екнуло. Оставались последние секунды.

— Лера!

— Что? — она чуть наклонила голову.

— Мне хотелось бы с вами встретиться!

— Почему же вы не приходили?

Вот вопрос, на который не так-то легко ответить. Ведь не скажешь же ей, что мне все эти два месяца и семь дней не давали увольнения.

— Я был страшно занят, Лера, честное комсомольское. Но я очень хотел прийти.

— Понимаю.

Нет, она не понимала, об этом я догадался по тому, как она сказала свое «понимаю», приподняв бровь.

— Артамонов! — окликнул стоявший у входа старшина. — Закругляйтесь.

Лера подала руку:

— Ну, до свидания тогда.

— Лера!

— Что? — И она опять чуть наклонила голову.

— Лера!

Она улыбнулась как-то по-особенному мягко, так улыбалась только моя мама:

— Приходите, Витя, когда будете меньше заняты. Ладно? Я буду ждать.

— Обязательно!

Но с тех пор я так и не сумел выбраться в город. И вот теперь Шмырин говорит мне: «Твоя Калерия тоже приедет». Как часто я думал о ней и на аэродроме, и в казарме, и даже на посту во время несения караульной службы, мысленно повторяя эти ее слова: «Я буду ждать». Как хотелось увидеться с ней! Какие удивительные картины рисовало мое воображение, когда я оставался один на один со своими мыслями! «Твоя Калерия тоже приедет», «твоя Калерия тоже приедет», — гулко стучит сердце.

— Какая она моя, — небрежно говорю Шмырину.

— Будет тебе, Артамонов, — усмехается он. — Ты меня не проведешь. Я ведь людей насквозь вижу. Чего засветился, словно промытое стеклышко? Ну ничего, ничего. Все побеждает любовь, как говорили древние, покоримся и мы любви. В общем, осталось три дня… Готовься.

«Три дня», «три дня» — будто это вторит сердце.

Дома — я имею в виду гражданскую жизнь — День Советской Армии отмечался в нашей семье скромно и тихо. За ужином, когда вечернее небо разукрашивалось взрывами салюта, папа, а за компанию с ним и тетя Нюша выпивали по стопочке водки. Боевые сто грамм, как говорил отец, — сначала за тех, кто лег костьми на поле брани; а потом за тех, кто охраняет наш мирный труд.

Отец говорил прочувствованным голосом, что в нем в такие минуты просыпается старый полковой конь, что ему хочется бить копытами землю.

Мама доставала из заветного места загодя приготовленный подарок для папы — запонки, галстук, авторучку.

— Это тебе, Митенька, от нас всех за твои боевые дела.

Отец весь как-то преображался, начинал вспоминать товарищей, с которыми воевал и которых уже не было в живых. Вспоминал и тех, кто выжил, сетовал на то, что не взял в свое время их адресов, и вот теперь даже не знает, где его однополчане.

Потом мы пили чай с тортом и смотрели телевизор. Я любил такие вечера. Ведь в обычные дни папа, как правило, работал, писал какой-нибудь рассказ для журнала или статью.

— Существует болезнь — ностальгия, — как-то за чаем сказал отец. — Это тоска по родине. Думается, те, кто отдал много лет службе, испытывают в этот день острые приступы тоски по армии.

В полку к годовщине Советской Армии мы начинаем готовиться чуть ли не за месяц. Берем повышенные обязательства. Каждому хочется добиться хороших показателей в учебно-боевой подготовке, выйти победителем в соревновании. Участники самодеятельности готовят к празднику большой концерт. От желающих участвовать в нем нет отбоя. Даже Скороход, у которого, по его собственному выражению, «хриплый голос», попросился в хоровой кружок. Саникидзе никому не отказывает. Его не пугает, что концерт из-за перегруженности программы может затянуться. Ведь перед зрителями будут выступать их товарищи. А это всегда интересно и нисколько не надоедает.