Иван Слободчиков - Большие Поляны

— С квартирами устроим, — ответил Уфимцев. — Но с машинами... Передам только приезжих, свои останутся обслуживать комбайны.

— Как так? — изумился Степочкин. — А приказ?

— Своим машинам мы хозяева.

— Слушай, Уфимцев. Когда в тебе исчезнет этот дух противоречия к указаниям парткома и управления? Как будто мы живем с тобой разными интересами, а не интересами сельского хозяйства. Если уж на то пошло — мы лучше тебя знаем, что требуется району в интересах тех же колхозов и совхозов.

Вот кого Уфимцев не хотел бы видеть у себя уполномоченным, так это Степочкина!

Еще будучи киномехаником, Уфимцев не сумел поладить со Степочкиным — тогда директором кинотеатра. И Василий Васильевич, похоже, до сих пор не простил Егору, что по его вине был переброшен с должности директора кинотеатра на заведование сберкассой, что, по мнению Степочкина, являлось понижением в ранге.

— А вам как начальнику отряда, — обратился он к Петрову, — такое распоряжение: возить зерно на элеватор будете прямо из-под комбайнов.

— Брать зерно, товарищ Петров, вы будете подработанное и на токах, — ответил Уфимцев.

— Вот он опять! — рассердился Степочкин. — Ему облегчают труд, а он противоречит. Ведь для тебя же: не крутить, не веять...

— Нечего отходы на элеватор возить, они мне в хозяйстве пригодятся. Кур, свиней чем-то надо кормить. Ты же сам голосовал, весь зернофураж сдать государству. Может, забыл?

— Давай после доспорим, — сказал нервно Степочкин. — Надо шоферов устраивать.

И они пошли к ожидавшим их машинам.

Беда случилась с Петром Векшиным негаданно-нежданно. Восемь лет он был заместителем председателя колхоза, его правой рукой. Позднин считался с ним, без его совета не решал ни одного вопроса. И люди уважали его, шли к нему, знали, что Петр Ильич не откажет, посоветует, поможет. Все шло к тому, чтобы брать ему бразды управления колхозом в свои руки.

И все полетело к чертям, достаточно было появиться в колхозе Уфимцеву! И должность председателя, и уважение колхозников, как будто он не о них пекся, пытаясь оставить хлеб в колхозе.

Векшин не мог забыть своего позора. После недавнего собрания он три дня лежал дома, сказался больным. И никто не пришел к нему, не навестил. В душе он считал себя правым, не понятым людьми. «Они еще вспомнят обо мне, когда останутся без хлеба».

Выйдя на работу, он теперь не показывался в людных местах, старался с утра уехать на ферму, а то и в отгон или к Афоне на Дальнюю заимку. Уфимцева он избегал. И тот не искал встречи, не посылал за ним. К счастью Векшина, Паруня не подвела его, добилась от врачей справки об освобождении от тяжелых физических работ, и это облегчило его положение в отношениях с Уфимцевым.

И когда пришедшая на квартиру посыльная сообщила, что его вызывает в правление Степочкин, он растерялся.

Векшин только что сел завтракать. Он не торопился на работу, еще не решил, куда сегодня ехать. Хотелось к комбайнам, но боялся встретиться с Уфимцевым.

Светило солнце, шумел самовар, лежали горкой на блюде оладьи, пылало лицо Паруни, разомлевшее у печки. И все это — и душистый чай, и масленые оладьи, и затейливая сахарница, доставшаяся в наследство от покойного Самоварова, — влекло к тишине, к покою. Но покоя в душе Векшина не было.

Он не знал, что Степочкин в колхозе: вернулся вчера домой с фермы поздно.

Идя в правление, Векшин был уверен, что Степочкин приехал снимать его с работы за то, что он пошел против предложения парткома.

Степочкин одиноко сидел в кабинете председателя колхоза, что-то писал.

— А-а, товарищ Векшин! Проходи. Садись.

Он протянул ему через стол руку, и Векшин, пожав ее, сел, снял шляпу, напряженно уставился на Степочкина, приготовившись к самому худшему.

— С хлебосдачей плохо у вас дела обстоят, — проговорил Степочкин строго, отложив авторучку. — Заваливаете график. Как же так, товарищ Векшин?

Векшин ужал плечи, виновато опустил голову:

— Выправим... разберемся...

— В стороне стоишь от главного вопроса. Не ко времени увлекся животноводством. Как руководителю, тебе полагается быть впереди, мобилизовать людей на выполнение первой заповеди колхоза. Какой ты зампред, если в стороне стоишь?

— Что поручат... Председатель хозяин, его спрашивайте.

— Спросим и с председателя. С него в первую голову... А ты с завтрашнего дня становись-ка давай на подработку зерна. На тебе будет лежать ответственность за обеспечение машин готовым зерном. Будут простои — на себя пеняй. Ясна задача?

Векшин поднял голову, веселее взглянул на Степочкина: кажется, напрасно он боялся, идя сюда.

— Ясно! Учту все ваши замечания, — живо ответил он.

Степочкин подтянул к себе портфель, порылся в нем и положил перед Векшиным исписанный листок.

— Прочти, пожалуйста, вот эту бумажку.

Это было анонимное заявление Тетеркина в партком о моральном разложении председателя колхоза «Большие Поляны», о его связи с заведующей молочнотоварной фермой. Степочкин уже показывал его секретарю парторганизации Стенниковой, но та высмеяла анонимку, сказав, что это глупая деревенская сплетня про хорошего человека, на которую не следует обращать внимания, тем более тратить время ответственного работника на расследование такой чепухи. Но Степочкин с ней не согласился: сигнал должен быть проверен, ибо нет дыма без огня.

Когда Векшин прочел анонимку, у него от радости отнялся язык, он улыбался и молчал, глядя счастливыми глазами на Степочкина.

— Было такое дело? — спросил его Степочкин.

— Было, — одними губами сказал Векшин. — Было, — повторил он громче.

— Чей почерк? Кто писал?

— Никанор Тетеркин, колхозник.

— Рассказывай.

И Векшин рассказал. Когда он дошел до того, что Груня ради Уфимцева бросила мужа, Степочкин не удержался от возмущения:

— Ай да Уфимцев! Вот он, оказывается, какими делами занимается... Теперь понятно, почему график хлебосдачи сорван. Вызови Тетеркина на вечер, надо с ним поговорить.

— Слушаюсь... Только пострадавший теперь Тетеркин.

— Как пострадавший?

— Через Уфимцева... Прознал откуда-то про заявление и выгнал Тетеркина с работы... Я его временно пристроил ночным сторожем на ферму.

Степочкин в изумлении вытаращил глаза на Векшина:

— Ну и дела у вас творятся! Почему же коммунисты молчат? Почему потворствуют этому делу Стенникова?

Векшин беспомощно развел руками, дескать, что они могут поделать с таким председателем колхоза, когда он и районные власти не слушает.

— Да-а... Придется посидеть у вас, разобраться.

Дождь шел уже неделю. Он беспрестанно, день и ночь, стучал по стеклам окон, крышам домов, шумел по картофельной ботве в огородах. Небо было маленькое и низенькое, облака так близко бежали над землей, что, казалось, вот-вот зацепятся за верхушки деревьев в палисадах.