Василий Ганибесов - Эскадрон комиссаров

Шерстеников разорвал конверт и вытащил из него исписанный на машинке лист бумаги и еще маленький конверт.

— Для помещения в стенгазете «Красная пика».

Привет бойцам и командирам эскадрона от рабочих, работниц и служащих завода!

Дорогие товарищи!

К выполнению внепланового задания правительства мы приступили и надеемся выполнить его на сто процентов. Нами на лесозаготовки мобилизовано 18 рабочих и организована бригада в 21 человек. Заимообразно, до получения из центра, мы отдаем из распреда мануфактуру, табак, сахар и обувь. На это мы обмениваем у крестьян сухие бревна и пока до поступления с заготовок обеспечиваемся. Задание выполним, в этом будьте уверены. Завод механизируем, бревна теперь подвозятся на цепях машиной. Ставим еще пилы, так что производительность поднимаем не на десять процентов, а на тринадцать. Обязательство по себестоимости тоже выполним с превышением.

И еще сообщаем, что в ответ на наглые вылазки китайских белобандитов мы организовали осоавиахимовский батальон под названием «Халтуринский» и обязуемся дать государству одну речную баржу экспортных досок сверх плана и вызываем вас на боевое проведение маневров и на организацию колхоза.

Да здравствует Красная Армия — боевой страж социалистического строительства!

Шерстеников кончил и, оглядев письмо со всех сторон, сказал командиру:

— Тут еще одно.

— Погоди, — остановил его Гарпенко. — Ну как, товарищи, принимаем? — спросил он у эскадрона.

— Принять!

— Хорошо. Поручим военкому и Робею составить наше обязательство, а потом на собрании обсудим. Нет возражений? Читай, Шерстеников, дальше.

Шерстеников вскрыл второе письмо.

— Тут от Фадеича, — улыбнулся он эскадрону.

Красноармейцы задвигались, лица посветлели.

— Здравствуйте, товарищи красноармейцы, все сообща. Спасибо за уважение и за письмо. Спасибо. Только на заготовку-то я не поехал, не пустили варнаки-то наши. А сердце у меня, у старика, болит, не ладно что-то на Дальнем-то Востоке. Наши-то заводские хорохорятся, шумят, а все-таки тревожно. Тревожно что-то, время не пришло ли. Наказ мой вам: учитесь хорошенько, чтобы из рук шашка не выпала. В случае чего — отбивайтесь. Отбивайтесь до последнего, не вынуждайте наших работу бросать. И чтоб у вас чин чином, а если которы начнут чего, сами приструньте. Не маленькие, должны разобраться, что к чему. А приехать некогда, на работу встал опять. Кончите маневры, тогда уж увидимся.

Плывут улыбки на лицах эскадрона, отмякли глаза, и видят они старого деда — героя труда Фадеича, у которого «что-то сердце болит», который наказывает, «чтобы все было чин чином». У Фадеича обвислые зеленеющие усы, от глаз разбегается много-много складок и морщин, но глаза еще не потухли, в них еще отсвечивает опыт трех революций, героические усилия победившего народа, в его глазах бывает большая любовь и суровая каменная ненависть.

Начиналась пора отрядных учений, приближались маневры. В эскадроне лихорадочно готовились к ним, пересматривали и чинили снаряжение, перековывались кони, ремонтировался обоз. Шерстеников. готовил специальный номер «Красной пики». В штабе разрабатывался план эскадронных учений, как преддверия к учениям с полком. Гарпенко, теперь уже в силу необходимости, бросил канцелярию и руководил учениями сам.

В пятницу утром, сразу после завтрака, был подан сигнал седлать. Тотчас же второй и третий взводы уехали через Горбатый мост на Бронницы.

Первому взводу было приказано форсировать Мсту и сосредоточиться на южной окраине белогорского леса. В десять часов тридцать минут, после благополучной переправы, командир первого взвода получил приказ произвести разведку противника в Бронницах, занятых «синими».

Леонов повертел карту и наконец, видимо, на что-то решившись, круто повернул ко взводу.

— Сади-ись!

Взвод вырос в седлах, наскоро подравниваясь. Леонов подъехал к фронту и, рассказав обстановку, заявил, что сегодняшняя задача разведать главные силы противника — очень ответственная задача, и бойцы должны проявить максимум выдержки, напористости и кошачьей гибкости, так как, возможно, они столкнутся с противником, превосходящим силою.

Первовзводники, не раз бывавшие в разных переплетах, только шмыгнули носами, будто говоря: «Ладно. Знаем».

Выделив в составе отделения головной дозор для разведки, маячившей впереди на высотах деревни Белая Гора, Леонов двинулся было по опушке леса и через кустарники, но военком передал ему условную задачу, что кустарники заражены ипритом. Осталось двухкилометровое поле, ровное, как биллиардный стол, до самой Белой Горы.

Разбросавшись точками, дозор тремя эшелонами карьером взмыл к деревне. Прикрываемый лесом, взвод наблюдал, как дозорные семью шариками катились по полю, уменьшаясь все больше и больше. Вот они нырнули в темнеющий лес яблоневых деревьев и исчезли. Минуты через две из леска выскочил всадник, другой и третий; один из них покатился по улице, два других — по окраинам деревни. Сейчас они галопом проскачут всю деревню, провоцируя спрятавшегося противника на выстрелы, и если их не будет, осмотрят дворы, опросят двух-трех человек из населения и только тогда, заняв противоположную окраину, пошлют одного из дозорных махнуть винтовкой, что путь свободен.

Эти соображения красноармейцев подтвердились; скоро остальная четверка выехала из сада и направилась по порядкам улицы, останавливаясь у окон изб и заглядывая через плетни дворовых оград.

Минут через пять на окраине показался всадник, и Леонов в бинокль рассмотрел его сигналы об отсутствии противника.

Взвод по отделениям, так же, как и дозор, перескочил это поле, прячась для передышки в том же саду.

За деревней, плотно облепляя дорогу, потянулись кусты. Дозоры освободили дорогу вовсе, пробираясь исключительно по кустам, все время просматривая дорогу вперед. Куров, ехавший впереди, крутился в кустах, как вьюн: он то появлялся на дороге, то обратно исчезал в кустах. Лошадь, привыкшая к его управлению, как мышь скользила между деревцами, боясь зацепиться и наделать шуму; когда ее нога вступала на сучок, она, низко припадая, перешагивала.

Километрах в трех от деревни лошадь Курова вдруг навострила уши, готовая заржать. Он натянул поводья и поднял винтовку, опрокинув ее над головой горизонтально. На той стороне дороги равнявшийся с ним Миронов тоже остановился, подставив вперед ухо. Куров подъехал ближе к дороге, поставил лошадь за куст и, сняв демаскирующую малиновую фуражку, приподнялся на стременах, с раскрытым ртом уставившись на дорогу.