Борис Беленков - Крылатые и бескрылые

— Василий Васильевич, зайди, пожалуйста! —предложил он конструктору.

Войдя в кабинет, Власов не сел на предложенный Макаровым стул, а стоя сухо спросил:

— Чем могу служить, Григорий Лукич?

Веселов подошел к нему, посмотрел в глаза и попросил:

— Василий Васильевич, все ждут, что тыпоможешь Макарову…

Власов пожал плечами.

— Я однажды хотел было помочь, да не впрок пошло. А сейчас тем более едва ли окажусь полезным.

— Но почему? Объясни.

— Дело в том, Григорий Лукич, что я не вижу той точки, на которой могли бы сойтись наши с Федором Ивановичем взгляды.

-― Не видишь?― с сожалениемспросил парторг. ―Посмотри же внимательнее. Вот она, та «точка», на которой непременно должны сойтись ваши взгляды!С этими словами он сдернул шторку с доски и показал широким жестом.

— Полюбуйся, Василий Васильевич, какая рождается машина!

Власов мельком взглянул на чертеж и отвернулся. Затем медленно подошел ближе к доске и стал понимающими глазами пристально всматриваться в стреловидные очертания самолета.

В этот день Власов ушел с завода вместе с рабочими первой смены. Войдя в трамвайный вагон, сел в углу на боковой скамейке.Вскоре в этот же вагон вошла Мария Алексеевна Аксенова ― сестра летчика Боброва. Власов притронулся было к своей шляпе, чтобы поздороваться, но трамвай резко тронулся с места, и Мария Алексеевна, пошатнувшись, оказалась далеко впереди.

Власов обрадовался, что она не заметила его. Он не сомневался, что она знала о его теперешнем положении. И брат мог рассказать, и Веселов, как члену партбюро. Ему было стыдно сейчас перед женщиной, которую когда‑то в молодости любил и к которой до сих пор у него сохранилось светлое чувство. «Может быть, сойти мне незаметно?..» ― мелькнула мысль.

На душе было тяжело. Еще вчера он лелеял мечту о славе и личном благополучии. Он был уверен, что Макаров «сорвется», что у него не хватит сил прошибить стену, что созданная конструкция самолета, уже воплощенная в зримую модель, будет построена и поднята в воздух… Но все рухнуло! То, что он сегодня увидел на чертежной доске в кабинете Макарова, убило его мечту.

На первой же остановке Власов вышел из трамвая. Спускаясь с передней площадки, он даже не оглянулся, боясь, что Аксенова спросит, почему он сходит. Но едва он прошел десяток шагов, как вдруг услышал сзади знакомый голос.

— Василий Васильевич, здравствуйте! Решили пешком прогуляться? Я тоже…

Власов вздрогнул и остановился. Рядом с ним стояла Мария Алексеевна, всунув руки в карманы коричневой тужурки. На ее усталом, все еще красивом лице теплилась ласковая улыбка.

— Здравствуйте! — проговорил он. И затем ни к чему добавил: — Пожалуйста!.. Погода такая чудесная…

Поздоровавшись, Мария Алексеевна объяснила:

— Я, собственно, живу недалеко, вон, посмотрите, — показала она на пригородный домик, терявшийся в зелени молодых тополей, тесным кольцом обхватывавших его с трех сторон. — Проведали бы, Василий Васильевич…

Власов приподнял глаза, посмотрел в умное лицо Марии Алексеевны и невольно сравнил ее со своей женой. Вывод был сделан не в пользу жены. Это неприятно смутило, И вместе с тем возникло сильное желание побыть немного наедине с этой далеко не безразличной ему когда‑то женщиной, поговорить по душам, может быть, даже пожаловаться ей на судьбу. Хотелось успокоиться и как‑нибудь позабыть хоть на время этот обидный день в его жизни.

В комнате Марии Алексеевны было тихо и уютно; вокруг стола, покрытого зеленой скатертью, стояло четыре стула. У одной из стен ― диван, у другой ― кровать с пышной горкой подушек. На письменном столе в углу аккуратными стопочками сложены книги, возле них красивый малахитовый чернильный прибор, развернутая книга, у самого края ― радиоприемник.

— Живете в одиночестве, Мария Алексеевна… — заговорил Власов, присаживаясь к столу.

— Да вот так… — ответила уклончиво. — Посидите, я сейчас согрею чай.

Власов вдруг поднялся, приложил руку к груди.

— Извините, Мария Алексеевна, я, пожалуй, не стану вас затруднять… И работы у меня дома много. Поверьте слову, — поспешил он заверить ее. — В ближайшие дни навещу вас. Не сердитесь, пожалуйста!

Мария Алексеевна подступила к нему так близко, что ему стало слышно ее ровное дыхание.

— Что с вами, Василий Васильевич? — участлизо спросила она.

Власов беспомощно повел глазами, насупился.

— Разве я не друг ваш? — ласково упрекнула Мария Алексеевна.

Власов виновато усмехнулся, но продолжал молчать, не знал, что ответить.

— Вы, верно, знаете, что на работе у меня «нелады»? — спросил после небольшой паузы.

— Знаю.

— Меня превратили в подручного! — повысил он голос. — Подмастерье верховодить стало.

— Но ведь это же ваш ученик!

Не столько словами, сколько ласковой улыбкой Мария Алексеевна все же усадила Власова за стол, сама села напротив, заговорила первая:

— Я все знаю, Василий Васильевич… Но перед тем скажу: как мы когда‑то радовались, видя единодушие конструкторов. У всех было такое чувство, что сердце завода бьется ровно, красиво. Приятно было видеть, ощущать упорную настойчивость. И вдруг…

— Вы говорите, Мария Алексеевна… будто на митинге, — усмехнулся Власов. — Разве уж так волновали всех наши дела?

Мария Алексеевна ответила с жаром:

— Да, да! Если бы вы только знали, как ждал весь завод, как сейчас ждет того дня, когда будет отдан приказ строить новый самолет! Верили — это будет прекрасная машина Власова и Макарова. А сейчас…

— Уже не верят? —со страхом спросил Власов.

— Вам — почти… А Макарову верят. Власов поднялся, взял шляпу.

— Мария Алексеевна, — сказал угрюмо, — я не принадлежу к той категории людей, которые спокойно выслушивают несправедливости даже от очень близких друзей. Не надо уговаривать меня! Жизнь покажет, кто из нас прав. Прощайте! Не сердитесь…

Он надел шляпу, кивнул и вышел.

Очутившись дома, Власов устало повалился на диван. Тяжелый был нынешний день. «Никто мне не верит, но все охотятся за моей душой… ― подавленно думал он, вспоминая сегодняшние встречи спарторгом, с Марией Алексеевной и другими. ― И что предлагают?.. Плюнуть на себя, идти в услужение к ученику…»Он полулежал и смотрел в окно на шевелящиеся от легкого дуновения ветви сирени. Из сада в комнату доносился тихий загадочный шепот, сразу пропадавший, кактолько Власов, н апрягая слух, настораживался.

Встал, подошел к окну, приложился лбом к холодному стеклу и отпрянул. Ему показалось, что собственное лицо мрачно глянуло на него из сада, глянуло и сразу исчезло. Нет, что‑то темное промелькнуло в саду… Постояв немного в недоумении, Власов опять выглянул. «Всякая чертовщина мерещится», ― мысленно произнес он и хотел уже было крикнуть: «Нина, это ты?» ― но звук голоса замер у него на губах; где‑то за углом хрустнули сухие сучки. И снова все стало тихо.Постояв немного, Власов отошел к столу. «Нет, это не привидение… Кому, однако, взбрело в голову бегать по саду?» ― спрашивал себя, чувствуя легкую дрожь от непонятного волнения.