Сергей Воронин - Встреча на деревенской улице

— Но и мы так не можем. Я же вам не падчерица.

— Ну, зачем ты так говоришь...

— Скажи, а нельзя чередоваться с Валерием? Год он в комнате, год мы.

— Не знаю... Может, как-то пристроить еще комнату.

— У нас нет денег.

— Денег и у меня мало. От всех сбережений осталось две тысячи. А в пенсионные рубли не всегда уложишься. Кроме еды, еще есть расходы. Приходится добавлять...

— А ты поговори с Валерием. У него, наверно, есть деньги.

— Поговорю. Только вряд ли что выйдет.

— Да, — подал голос зять, — по-моему, на все это надо поставить хороший чугунный крестик!

— Ну, зачем уж так-то? — сказал я. — Что-нибудь придумаем. — И вполголоса, чтобы не слышал зять: — Вот ты говоришь, у вас нет денег, а почему тебе все же не взяться за монографию о Пластове? Вот и деньги.

— Для этого нужно сначала договориться с издательством.

— Так договорись.

— Ах, папа, ничего-то ты не знаешь. Ну, кто я? Никому не известный искусствовед. И никто не будет со мной заключать договор. А скажут: пишите, приносите, а там посмотрим. А я так не могу. Как без уверенности работать? Тем более если издательство захочет издать монографию о Пластове, то закажет известному искусствоведу...

Я гляжу на нее. Как она изменилась за последнее время, — пожилая женщина, а ей всего тридцать пять лет. Конечно, с дачей ей надо помочь, но как?

— Послушай, отец, что я тут вычитал, — подойдя к нам, сказал зять, держа в руке лист из рукописи. — Вот, слушай. — Голос его дрогнул. — «Осенью 1627 года в Мазовецких лесах, лежащих между Варшавой и Гродно, часто по ночам раздавался протяжный тоскливый рев. Жители окрестных деревень знали: это тоскует одинокая турица. Вскоре рев прекратился: турица погибла, и на земле не осталось ни одного тура». Представляешь? Все уничтожили люди. Ты только вдумайся в рев этой единственной на всем земном шаре одинокой турицы. Она зовет, и никто ей не откликается. Единственная, последняя!.. Вот так будет когда-нибудь и с людьми. Доиграемся со всякими бомбами до того, что на всем земном шаре останется, вроде той турицы, единственная женщина. Будет звать, выть, кричать, и никто к ней не придет, не отзовется. Никто! И она умрет от тоски, отчаянья и одиночества.

— Ну, не надо так мрачно, — сказал я, невольно содрогаясь от его слов.

— Действительно, хорошо, хоть дети не слышат, — сказала Ирина.

— А я и детям скажу. Про последнюю турицу должны все знать — и дети, и старики, — чтоб не было в будущем одинокой, последней женщины. — Он остро взглянул на меня, и в его глазах на мгновение промелькнули страдание и растерянность. — Слушай, отец, ты задумываешься о жизни?

— Естественно.

— А зачем она дана, жизнь-то, думаешь? Мне? Тебе? Ей?..

— Ой! — вскрикнула Ирина. — Совсем про чайник забыла. — Она вскочила и ушла.

—...Другому? Зачем она людям? — продолжал зять. — В чем наше высшее назначение, думаешь об этом? Вот мы появились на земле. Этому предшествовали миллионы метаморфоз. Миллионы лет природа создавала нас, разумных существ. И создала. А зачем мы ей? Для чего она создала нас? Неужели для того, чтобы губить ее в морях, океанах, лесах, пустынях, степях? Ведь мы же все уничтожаем! Все, что она дает нам. А может быть, мы — ошибка природы? Ведь может быть так, что природа, создав нас, совершила чудовищную ошибку и теперь своей жизнью расплачивается за нее. Ты думал об этом?

— Ну, не знаю, я бы так все же категорично не стал утверждать. Не все уничтожают. Есть такие, кто и защищает природу.

— А, брось, какие они защитники? Нет-нет, не возражай! Не хочу даже слушать! — Он махнул рукой и стремительно пошел к своему столу. Пить с нами чай он отказался.

— Чего это он такой взвинченный? — спросил я Ирину.

— Очень много работает. Но ничего, уже недолго осталось, в июле поедем на Юг. Хочется погреться. Буду целыми днями лежать на пляже, купаться и ни о чем не думать.

Дома разговор насчет дачи я даже не пытаюсь заводить. Знаю, ни к чему он не приведет. И с женой не стал говорить. А на другое утро поехал один. На месте будет виднее. К тому же посоветуюсь с Коровиным. Он из местных, плотник, живет неподалеку от меня.

Дача находится в семидесяти километрах от города. Было время, когда до поселка приходилось тащиться в пассажирском около трех часов, теперь электричка, час двадцать минут — и на месте. Немного автобусом — и вот моя дача, на берегу озера.

Когда-то здесь был пустырь. Теперь яблони, вишни, слива. Перед домом небольшой цветник.

Начало мая, а холодно. Нынче весна неустойчива. Того гляди посыплет снег. Скворцы нахохлившись сидят у скворечен. Ветер раскачивает ветви. Но все же участок зеленеет и тюльпаны дружно прорезаются стрелами из земли.

Было время, когда дача стояла одна, но постепенно, год от году, стало все больше появляться домов, и теперь она стоит в их плотном кольце, с небольшим проходом к озеру.

Еще и еще раз оглядываю комнаты, — их две, и, сколько ни осматривай, не прибавится. Веранда. Конечно, в холодные дни на ней неуютно, сыро и даже знобко. Надо что-то придумать. Но что? Легче утеплить веранду, нежели пристроить еще комнату. А может, нам с матерью перебраться на веранду, а Ирине отдать нашу комнату? Можно и так. Но надо посоветоваться с Коровиным. Он толковый человек, хозяйственный.

Как всегда, этот человек в работе. Колет дрова. Перед ним целая гора поленьев.

— Здравствуй, Степан Сергеевич, — приветствую я его.

— Здравствуй, Олег Михайлович, — распрямляясь, говорит он.

— Запасаешь на зиму?

— Так ведь надо.

— Сам заготавливал?

— На этот раз нет. По-левому достались. Связисты прорубали просеку, вот и предложили. Тридцатка — шесть кубометров, целая машина. Без волынки. Взял две машины. «Дружбой» разделал, а вот теперь второй день колю. К вечеру думаю управиться.

— За два дня двенадцать кубометров переколол? — удивляюсь я неутомимости этого человека.

— Так ведь сосна да ольха. Они легко колются.

Ему под семьдесят, но на вид больше пятидесяти пяти не дашь. Прям, сух, сноровист. Передохнув немного, опять колет. Поленья и в самом деле легко отлетают в кучу.

— А я к тебе посоветоваться, — говорю я и рассказываю о своей заботе.

Он внимательно слушает, что-то прикидывает и отвечает вдумчиво и обстоятельно. Оказывается, весь лесной поселок, расположенный в бору, сносят, чтобы построить там оздоровительный комплекс. Жителей поселка переселяют в новый пятиэтажный дом, построенный в райцентре, а бараки и всякие пристройки идут на слом.

— Кузьмича-то знаете, — говорит Коровин, — так у него три хибарки, которые он сдавал дачникам. Он вам их отдаст по дешевке. А материал в них вполне добротный. Из них можно сделать отдельный домик, с комнатой, кухней и верандой. И станет недорого. Пройдите к нему. Он еще не переехал. Посмотрите. Советую.