Иван Рахилло - Лётчики

Он готов. Хрусталёв ждет. Полезли в кабины. Андрей с трудом выбрал положение: тесно, даже шевельнуться невозможно.

— Устроился!

Самолёт порулил на старт. Савчук сопровождал машину за крыло и всю дорогу оглядывался на Андрея.

Взлёт проходит торжественней обычного: старт даёт командир истребительной эскадрильи. Самолёт тронулся с места. Андрей сидел лицом к хвосту и хорошо видел на старте комиссию у приборов: они приветственно махали руками. Один Попов стоял уныло, держась рукой за щеку: у него второй день болели зубы. А кто это там бежит у ангаров?.. Маруся! Опоздала. Торопится!

Андрей смотрит на хвостовое оперение, оно легко шевелится, как у рыбы. За бортом знакомый пейзаж: аэродром, комендантское здание, на балконе кто-то с биноклем. Наверно, командир части… Полустанок. От него во все стороны густые росчерки путей. А вон стоят длинным рядом тракторы — машинно-тракторная станция. Андрей рассматривает землю, словно видит её впервые. Солнце бьёт в нижнюю плоскость, лак сияет, вторично отражаясь в верхнем крыле, — со всех сторон сыплется свет, он режет Андрею глаза. Глаза устали от света. Он смотрит в кабину: фанерный борт захватан грязными руками. Шляпки гвоздиков сияют. Обыкновенные гвозди, обыкновенная фанера, но каждому гвоздику своя судьба: один летает, один держит забор в колхозе, а третий — картину в гостиной. В общей сложности они работают на одно… Он обернулся, чтобы посмотреть на альтиметр: набрали уже две тысячи.

Ещё круг…

Люди на земле кажутся точками. Прошли редкие кучевые облака. На всякий случай он запоминает, что высота облаков — три тысячи.

Машина лезет выше.

Четыре…

Четыре с половиной… Дышать становится трудней. Андрей надел кислородную маску. Теперь самолёт набирал высоту с меньшим углом. Время тянулось медленно: прошло уже больше часа, как они оставили землю. Тлело скрытое желание, чтобы набор высоты продолжался подольше. Неужели он сдрейфил?.. Андрей хмурится и берёт нервы в кулак. Это выражение он придумал сам: как только возникало сомнение, он говорил себе — «взять нервы в кулак!» Это мысленное внушение действовало, как боевое приказание. Он ещё ни разу не отступил перед ним. Как близко, совсем по-домашнему, выглядит ободранная краска на фюзеляже!.. Это Попов нечаянно зацепил диском. Андрей помнит: десять, нет, тринадцать дней назад. Почему он с такой точностью старается установить этот никому не нужный срок?.. Не потому ли, чтобы отвлечь внимание от прыжка?..

Он вспоминает, как во время гражданской войны и артиллерийских обстрелов, мальчиком, он забирался в собачью будку. Это был не страх, нет, он просто хотел вызвать восприятие обыкновения — этот уголок никогда не нарушался событиями извне. Туда он прятался от всего. Однако чертовский мороз! Хорошо, что дышать легко. Липман велел петь. Какую же песню выбрать?

Андрей посмотрел за борт: в голубой солнечной яме ворошились редкой, снежно-кипенной, лебединой белизны облака. Солнце освещало их в упор. Представление о белизне облаков с земли условное: солнечный свет проходит через их толщу. Настоящее представление об ослепительной чистоте белого имеют лишь лётчики да птицы.

Стрелка альтиметра подбирается к шестой тысяче.

Как здорово тогда на испытании парашюта гробанулся «Иван Иваныч»!.. Песок на десять метров разлетелся… А если человек?.. Блин!.. Взять нервы в кулак! Есть, взять нервы!.. Интересно, куда это Маруся ходила утром?.. Ага, вспомнил, в магазин! Накануне продавец говорил ей, что теннисные туфли начнут продавать в выходной день, и чтоб их не расхватали, надо прийти с утра. Купила или нет?

Никакой разницы: что пять, что шесть с половиной. Земля нежней, она будто опутана несколькими слоями голубой солнечной паутины. На горизонте тускло блестит далекое море. Людей на земле уже не видно. Крыши ангаров тонут в голубом дыме. Он полетит в этот дым. Вниз. На старте члены комиссии. Они по очереди следят за самолётом в бинокли. У Савчука бинокля нет. Он смотрит, прикрыв глаза от солнца ладонью. А чтоб не болела шея, лёг, наверно, на спину.

Солнце горит на хвосте, тень крыла медленно вползает на руль поворотов — последний круг. Стрелка альтиметра уже больше не двигается: семь тысяч… Самолёт качнулся с крыла на крыло. Пора! Ой, как отсидел левую ногу… Пузырьки… Такое впечатление, будто она наполнена нарзаном. Андрей стал готовиться к прыжку: отвернув редуктор кислородного прибора, снял маску. Сердце застучало сильней, но он спокоен. «Взять нервы в кулак!..» Борясь со встречными потоками ветра, он встал на сиденье и перебросил левую ногу через борт. Хрусталёв смотрит в зеркало. Выражения лица не видно. Не забыть бы песню! В меховых рукавицах неудобно, Андрей снял их и полез в карман за шерстяными перчатками, торопился и забыл надеть их под меховые. Вместе с перчатками вынул из кармана записку. Он же не клал в карман записок. Марусин почерк.

«Тело доставить в авиагородок…»

«Чье тело?.. Моё?.. Глупая, глупая!» Он улыбнулся, сунул руку в перчатку, лег на борт кабины животом и стал сползать вниз. Очки запотели: он ничего не видит. Снять очки невозможно, руки заняты, он держится ими за борт. Решил покинуть самолёт вслепую, а на пути к земле протереть очки… Андрей медленно разжал пальцы…

Что такое?.. Он не падает!.. Быстро поднял очки: запасной передний парашют остался в кабине, а он, по другую сторону борта, повис у холодного кузова машины. Сильная струя воздуха тянет тело под стабилизатор. Руки каменеют от холода. Андрей попытался ухватиться за борт кабины и подтянуться, чтобы освободить парашют. Он упёрся обеими руками в фюзеляж и что было силы стал отталкиваться от самолёта. Рванувшись вниз, он одновременно нажал на левой руке кнопку секундомера.

Обозначая отрыв, Хрусталёв выстрелил красной ракетой.

Сначала Андрей падал вниз ногами, но потом голова перетянула. Скорость увеличивалась с каждой секундой.

Ветер режет глаза… Натянул очки: теперь всё стало видно… Собачий холод… Глянул на секундомер — прошло уже двадцать семь секунд. В ушах появилась боль. «Надо уравновесить давление на барабанную перепонку!» Судорожно глотнул воздух через рот.

— Ого-го!!

Трудно дышать… Опять судорожный глоток…

Боль прошла. Перестал петь — боль опять возобновилась.

Откуда эта старая песня?.. В детстве слыхал: пели откатчицы.

Центр вращения пришёлся на парашют. Андрей, помимо своей воли, начинает вертеться штопором, перед глазами концентрическое месиво. Чтобы принять нормальное положение, он начинает регулировать полёт рукой и ногой: выбросил руку в сторону, и вращение остановилось. Ветер работает, как тормоз. Глянул на секундомер: минута тридцать семь секунд… Пора следить за землёй!