Николай Горбачев - Ударная сила

Незнакомый полковник, с кем поселили Фурашова в гостинице, оставив чемоданчик, ушел по своим делам. Раздевшись до пояса и поплескавшись вволю под краном — вода была мутная, теплая, — Фурашов, однако, почувствовал приятную свежесть и теперь, вернувшись в комнату, еще продолжал растирать тело и лицо махровым полотенцем. Багровые, как от ожогов, пятна разошлись по коже.

И не успел надеть рубашку, как постучали. Фурашов автоматически бросил «да», но тотчас, вспомнив, что без рубашки, кинулся к стулу, на спинке которого висела одежда. Но поздно: в проеме двери вырос Сергей Умнов. Без формы, в пестрой цветной безрукавке с расстегнутым воротом, красно-подгорелые лицо и руки, светлые волосы отбелились, отбелились и брови, нос в бело-розовых крапинках — только отшелушился. В Умнове трудно было признать инженер-майора, Гиганта, одного из ведущих конструкторов, «правую руку» Бориса Силыча Бутакова.

— Испугал? — Сергей шагнул через порог. — Можешь не одеваться: тут до адамова костюма раздевайся — толку мало! Мозги плавятся. С приездом в Кара-Суй! — Они крепко стиснули друг другу руки. — Узнал, что приехал, и вот зашел. Шеф собирал, давал «цеу», поименно зачитал, кто будет — от военных, от ЦеКа, промышленности...

Фурашов поставил стул, Умнов присел, но на самый краешек, — сейчас встанет и уйдет. Что-то неуловимо рассеянное было в его поведении, словно он кроме разговора чем-то был занят еще другим, какой-то внутренней работой.

Фурашов, наблюдая за ним, сказал:

— Ценные указания... Готовитесь?

— Готовимся. Покажем... Иллюминацию, фейерверк. Борис Силыч — главный церемониймейстер... — Он не договорил, махнул рукой.

— Разочаровался?

— В нем? Не то! — Сергей упрямо мотнул головой, выгоревшие, отбеленные волосы трепыхнулись. Фурашов знал эту привычку: так Умнов делал всякий раз, когда его жена-хохотуха, забывшись, расходилась в компании. «Не надо, Леля», — негромко говорил он угрюмо, тяжеловато. — Именно не то. Просто переоцениваются ценности, в результате чего каждая приобретает свою естественную стоимость... Говорят, даже в музеях это практикуется. Хотя там вещи неизменны, а тут живая природа. — Он усмехнулся горьковато, края губ опустились. — В Москве читал в витринах магазинов? «Продажа товаров по удешевленным ценам». По удешевленным ценам... понимаешь? Абракадабра, но есть в ней что-то. Вроде скрытой насмешки. Ладно! Как дома, Алеша?

— Так себе... По-прежнему, — ответил Фурашов, не желая вдаваться в подробности, видел: Сергей спросил это из приличия, его занимало другое. — А у тебя? Леля, ребята?

— Терпимо... — Умнов встал, прошелся, заложив руки в карманы брюк, остановился, глядя вниз, на ковровую красно-зеленую дорожку. — Так-то мы, друзья, расползлись... Разные дела у тебя, у Кости, у меня... В некотором роде лебедь, рак да щука!

Он замолчал.

Молчал и Фурашов, теряясь в догадках: что происходит со всегда спокойным другом? В академии слушатели шли именно к Сергею получить консультацию: он мог по десятку раз объяснять какой-нибудь «ротор», «дивергенцию», всякий раз по-новому проявляя их физическую суть, их «соль». И без тени недовольства, ровно, спокойно, даже если попадался «круглый тумак».

— Алексей, между нами... — проговорил он, все так же глядя вниз. — Я тебе писал о новых блоках, о новой «сигме». Принцип действия совсем другой. Точность наведения ракеты на цель — небо и земля, дружище! Если со старой «сигмой», чтоб поразить цель, нужно примерно две ракеты, то при новой «сигме» достаточно одной... Так-то! Представляешь, какой может стать «Катунь»? Что, думаешь, мне шеф сказал? «Поздравляю! Превосходно, Сергей Александрович! Но торопиться не следует, надо все проверить, взвесить... Притчу о синице в руке и журавле в небе знаете?» Вот так. И... на три месяца предложил поставить новый блок на лабораторные испытания. Что ж, завтра покажем, что старая «сигма» нормальная, паинька... А через три месяца тихо-мирно заменим ее на новую. Без шума. Дело сделано, но это уже доделки, это пустяки, в вину не ставятся... И опять же довесок к нашим акциям: мол, работали, думали! — Он опять сел на стул, потом так же резко встал, взглянув на Фурашова, — тот сидел недвижно, во все глаза глядел и, видно, не понимал, что происходило. Умнов усмехнулся. — Ничего этого я тебе не говорил, Алеша... Мы ведь с тобой как-никак противные стороны! Ты — принимающая, я — сдающая... Парадокс! — Рассеянно-печальная улыбка осветила его лицо. — Знаешь, троица завтра вся соберется — заявится наш журналист.

— Костя? — вырвалось у Фурашова.

— Он самый.

«Так вот какой смысл того звонка, — подумал Фурашов. — Не разыгрывал!» Он еще не знал, почему его обрадовало сообщение о приезде товарища, хотел уже рассказать о том звонке Коськина-Рюмина, потом расспросить Умнова, на что они с шефом надеются, затеяв эту акцию, — тот разговор Янова и Сергеева в самолете не улетучивался из памяти Фурашова.

— Будь! — Умнов вдруг махнул рукой. — Отдыхай! Утро вечера мудренее.

И пока Фурашов сообразил: остановить, удержать, что-то сказать, — Умнов вышел, и дверь, легкая, фанерная, закрылась за ним.

Фурашов в окно увидел, как мимо промелькнула цветная безрукавка Сергея.

Он поджидал Умнова в коридоре «банкобуса» — приземистого служебного здания, тоже из серого силикатного кирпича, — в нем-то и проходили во время полигонных испытаний всякие оперативные летучки, совещания. Фурашов помнил: когда-то тут стоял просто кузов автобуса, первые заседания по «Катуни» или, как их называли, «банки», разгорались в этом кузове, и кто-то метко окрестил кузов «банкобусом». Прошло время, нет того кузова, но к новому зданию та кличка приклеилась прочно.

В коридоре, пока не началось короткое, летучее заседание — на нем доложат программу сегодняшних пусков, утвердят ее, — толпились штатские и военные, смеялись шумно, говорили о совершенно посторонних вещах, словно собрались на веселую беседу, а не на серьезный акт. «Да, это будет акт, он решит своего рода гамлетовский вопрос: быть или не быть?», — думал Фурашов. Ночь для него прошла трудно, было душно, сушь наносило из-за Кара-Суя, из степи. Было и другое: растревожил разговор с Умновым. Ведь все ясно открыл Сергей, так очевиден выигрыш для «Катуни» с заменой «сигмы»! Тут не может быть, кажется, двух мнений. Но... почему тогда профессор Бутаков отнесся к этому спокойно? Он не видит выигрыша? Не верит? Но с Умновым они работают не один год — была полная вера... Кстати, и Сергей не мальчик, не пошел бы открываться Бутакову, не выверив все до тонкостей. Неужели только скорее сдать, и, значит, премии, награды?.. Впрочем, поведение самого Сергея не менее странно... «Ничего этого я тебе не говорил...» Странно, странно!