Никита Павлов - Чужаки

Спиридон любил физический труд, он не мог сидеть без дела. Вот и сейчас он осматривал один предмет за другим, выискивая себе работу. Не найдя в чужом дворе подходящего для себя занятия, Спиридон подошел к Алеше, схватил его за бока и несколько раз высоко подбросил вверх, затем ласково похлопал оторопевшего от неожиданности мальчишку по спине и спросил:

— Берет тебя с собой дедушка или дома на печи будешь лежать?

Алеша ответил степенно, как подобает взрослому человеку:

— Нет, я тоже собираюсь. Работать нужно. На печи далеко не уедешь.

Спиридон улыбнулся.

— А с кем на пару пилить будешь?

— С мамой, наверное, или с дедушкой.

— Это хорошо, — согласился Спиридон, — вот и Федя тоже с матерью на пару пилить едут. Конечно, трудновато вам будет в сырой сосне пилу таскать, но что же поделаешь? Надо привыкать. Работа, брат, это дело такое… вначале тяжело, а потом втянешься и ничего, вроде полегчало. — Он сел на телегу, вынул кисет, закурил. — В работе, браток, только лениться не надо. Уж если начал что делать — делай так, чтобы каждому глядеть на тебя любо было. — Спиридон смерил Алешу взглядом и добавил: — Маловаты, правда, вы еще с Федором-то. Но это не беда. Пусть маленький, да удаленький. Вон Федор Пыхтин с виду будто и неказистый, а посмотри на него, как начнет дрова рубить — точно огнем палит. Любо-дорого. Вот оно, брат, дела-то какие, — заключил Спиридон.

Алеше было приятно слушать Спиридона, разговаривавшего с ним, как с равным, и он веско сказал:

— Ничего, втянемся.

Спиридон дружески улыбнулся.

— Ну, вот что, Лексей, — Спиридон загасил о бок телеги остаток цигарки и подал мальчику руку, — дед, на верное, решил Серка выкупать. Я пойду тогда. Скажи Ивану Александровичу — через часок запрягать надо.

Чтобы по холодку до леса добраться. А то коням тяжело будет. Вон оно, солнышко-то… Еще как следует не поднялось, а палит, что твой огонь.

Сторож Еремей стоял на скамейке и, вытянув шею, заглядывал через открытое окно в господскую спальную комнату.

Вчера ему было приказано разбудить барина до восхода солнца, но он опоздал.

— И нужно же случиться такому греху, — с досадой ворчал Еремей. — Всю ночь ходил, ходил — ничего, а к утру леший попутал сесть на бревно. Вот и насидел себе беду. Эх-хе-хе, — горько вздыхал он, — старость не радость.

Но Еремей был еще не стар. И не потому сегодня уснул. Одолела усталость. Днем он работал на погрузке руды, а по ночам, вот уже свыше двух недель сторожил господский дом. Как ни крепок был Еремей, а непосильная работа сморила и его.

— И черт его знает, что лучше, а что хуже, — сердился он. — Не знаешь, как и угодить. Управитель, правда, говорил вчера, что, дескать, до солнышка разбудить барина надо. Но сказал он это как-то так, без твердости. Сам, вишь, без причины будить-то не пошел, хоть это его дело. Всяко, видно, плохо: и до солнышка и после солнышка, все равно ругани не миновать.

Теперь, стоя у окна, он с тревогой наблюдал, как из-под одеяла показалась сначала лысая макушка, а затем длинное лицо англичанина. Понимая, что дело плохо, Еремей все же попытался кончить миром.

— Спал бы, барин, ведь рано еще, — настраиваясь на шутливый лад, заговорил он. — Солнышко и то только встает, не успело закатиться и опять наверх полезло — вот, думаю, будь ты неладно, так барину и поспать не удастся.

А барин между тем встав с постели, подходил к окну. «Ударит. Ей-ей ударит. Вот паскуда…» — думал Еремей, глядя на его сжатые кулаки.

— А ну-ка! Марш отсюда! Как мог ты так сделать?

Кто тебе позволил? Говори! — угрожающе наступал заспанный, взлохмаченный англичанин, с большим, угристым, острогорбым носом, — ты почему меня не разбудил в указанное время? Или ты думаешь, что я такая же скотина, как ты?

Прищуренные глаза сторожа заблестели недобрым огнем.

— Ты, барин, не больно-то…

— Что не больно? Я должен беречь свое здоровье, понимаешь ли ты это?

Еремей снял шапку, встряхнул волосами и с ехидством ответил:

— Чего ж тут не понимать? Мы люди с понятием, не то что другие прочие. Вот ты, барин, сердишься на меня, а напрасно. Я ведь тебе же хотел лучше сделать. Пусть, думаю, поспит. Куда ему торопиться? Не на работу. Ну, а если тебе это не по нраву, — продолжал Еремей, — так я завтра и с вечера разбудить могу. Сиди, набирай себе здоровье, или мне жалко?

Еремей непринужденно облокотился на подоконник и начал скручивать цигарку.

— Нет, это настоящий болван! — стараясь не смотреть на Еремея, в позе которого он чувствовал вызов, выругался Джемс Петчер. — Черт знает, до чего распустили этот скот!

Натянув на длинные тонкие ноги широчайшие брюки, англичанин снова устремился к окну. Непринужденный вид Еремея взбесил его.

— Убирайся к дьяволу! Сейчас же! — закричал он, топая ногами. — Ты азиат и прирожденный лентяй, умеешь только спать да жрать! Но знай, — пригрозил Петчер, — я выбью из тебя эту дурь. Я покажу тебе, что такое англичанин!

Еремей с презрением посмотрел на Джемса.

— Ты, барин, не кричи. Я тоже не робкого десятка. На испуг меня не возьмешь. Не хочешь? Ну что ж, и не надо.

Ищи другого, а я тебе не крепостной и твоей ругани тер петь не буду!

С этими словами Еремей нахлобучил шапку и неторопливо пошел к калитке.

— Глядите, какая птица прилетела! Он из меня дурь выбьет. Подумаешь… Благородный!.. — презрительно и сердито ворчал Еремей. — Знаем мы вас не первый день, толь ко и умеете ругаться да чужое добро хапать. Тоже герой, — ноги, как жерди, а рыло? Тьфу, мерзость…

Еремей остановился и, продолжая ругаться, с силой плюнул в сторону господского дома.

Петчер мрачно смотрел вслед уходящему Еремею.

По дороге домой Еремею встретился Карпов, приятель по зимней рыбалке. Он шел с внуком в контору завода.

— Ивану Александровичу мое нижайшее, — снимая шапку, поклонился Еремей. — Знать, спроведать нас вздумал?

— Да надо, что поделаешь! — подавая Еремею руку, ответил дедушка Иван. — В контору по артельным делам вот иду, просить лесорубам аванс.

— Как живешь-то, старина? — дружески спросил Еремей. — Завернул бы ко мне на обратной дороге. Покалякать кое о чем надо. Старуха завтрак тем временем изготовит.

— И то, пожалуй, верно, — согласился дедушка Иван. — Да и завтрак кстати будет, а то у нас со внуком со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. С полночи со становья вышли, а теперь, сла те господи, утро уж.

— Дед! А ведь нам наказали, чтобы скорей домой, — напомнил Алеша, тихонько тормоша дедушку за руку.

— Погоди, прыток больно, — ласково возразил дедушка Иван. — Не ровен час, в конторе нас еще долго задержат. Все равно чайку попить надо будет на дорогу да и покалякать тоже не мешает.