Ефим Дорош - Деревенский дневник

Наталья Кузьминична, раскрасневшаяся, пришла к обеду с лугов и говорит: «Над селом только шум идет, кто чего делает — и косят, и жнут, и пашут, и сеют, и всё машинами». Затем, не помню уж по какому поводу, она заметила: «Сначала рожь, потом мера!»

А за обедом принялась рассуждать:

«Всякой работе свое время. Сейчас вон сгребают, так это уж бабы пойдут, печи вытопив, — пока роса, не пойдешь ведь сгребать, вот и успеешь истопить печь. А в сенокос, так и в четыре, и в три часа выходили, тут уж ночью приходилось топить. Рожь серпами жнем, так печей-то утром и не топим: до десяти жнем, а в жару, когда жать нельзя, — потечет рожь, тут уж мы топим печи. Когда жара свалит, снова жнем. Как же, всякой работе свое время. Клевер вот сгребать, так его утром надо, по росе, потому что потом его растопырит».

Редкая, низкая рожь, как бы просвечивающая на солнце, колышется у дороги. Рожью быстро идет комбайн — такую скудную рожь убирать легко. За рожью чахлое картофельное поле; в междурядьях видна окаменевшая, потрескавшаяся земля, у самой дороги на кустах картофеля лежит толстый слой пыли, а в глубине поля многие кусты сгорели и страшно желтеют.

Алексей Петрович вздыхает. Пыль, клубящаяся над нашим «газиком», ложится на его синий шевиотовый костюм. Белое небо. Зной. Вспоминается чей-то рассказ, в котором тучный человек, секретарь райкома, в такой же точно зной, в такую же засуху потел, томился, и только молоденькая девушка, новый сотрудник райкома, внесла некоторую свежесть в его нудную жизнь. Писатель, мне кажется, хотел изобразить обыкновенного человека, не героя, не борца, а именно обыкновенного смертного, усталую душу которого могут омолодить лишь извечные молодость и любовь. Писатель как бы восставал в этом рассказе против красивой лжи, однако, увы, едва ли и сам сказал правду. Алексей Петрович тучен, немолод, и обыкновенней, кажется, не найти человека, но взбодрить его, внести свежесть в его жизнь может сейчас лишь хороший дождь, который спас бы картофель.

Дорога, миновав Рыбное — большое, похожее на город село, — оставляет свое булыжное покрытие, петлистым проселком идет все вверх и вверх. Мы едем вдоль ржаных полей, вдоль полей поспевшего уже, овса, стебель которого светится краснотой, как гречишный мед, а метелки золотятся. Ранний овес здесь почти всюду поспел. Созрел и лук; он кучами свален возле пустых гряд в деревеньках, через которые мы проезжаем. Места тут высокие, поэтому все поспевает раньше, нежели на полях приозерных колхозов.

Избы в здешних деревнях беднее, чем в приозерных, ни железа, ни драни почти не видать, только солома, да и то почерневшая, кое-где в дырах, и пятистенок нет, и кирпичных фундаментов, да и валятся избенки то в одну, то в другую сторону. Правда, многие строятся или ремонтируются: постукивают топоры, белеют стропила, из пазов между бревен свисают на восковую их желтизну рыжие махры моха.

Возле многих изб женщины молотят сжатую на усадьбах рожь. Молотят первобытным способом, который, как говорили мне потом, принят здесь издревле, должно быть — со времен князей Янов и Долгоруких, так как более примитивного способа, я думаю, нет. Я до сих пор считал, что самая примитивная молотьба — цепами, или, как в здешних местах говорят, молотилом. Но тут, в этом нагорном Заозерье, рожь охлестывают. Женщина держит в руках сноп и хлещет им изо всех сил по маленькому деревянному скату, наклонная часть которого составлена из отстоящих друг от друга на правильном расстоянии планок. Зерно из колоса сыплется сквозь отверстия между планками на выбитую землю.

В Козищеве, возле правления колхоза, множество велосипедов. В правлении за тремя столами две девушки и парень разносят по трудовым книжкам июльские трудодни: через день-другой будут выдавать колхозникам аванс хлебом за уборку. На лавках вдоль стен сидят начальственного вида мужчины: какие-то агенты, заготовители… Председатель здесь же. Он молод, невысок ростом, розоволиц и светловолос, в серой бумажной курточке, из кармана которой торчит новая еще записная книжка. Он бывший учитель, до недавнего времени заведовал промышленным отделом райкома. Председателем здешние колхозники выбрали его только девятого августа, то есть тринадцать дней назад. До него в течение восьми лет председателем был местный колхозник, говорят, неглупый мужик, не вор, не пьяница, Понимающий сельское хозяйство, однако разваливший колхоз. Колхозный счет в банке арестован. Колхоз должен различным организациям триста с лишним тысяч рублей, из которых сто сорок пять тысяч неотложного долгу. В кассе нет ни копейки. Торгуют только капустой, но ее продать очень трудно, так как и рынок и магазины завалены ею, — это ранняя капуста, в зиму она не идет, да и цена ей рыночная полтинник за килограмм.

Председатель рассказывает Алексею Петровичу, что из трехсот с лишним тысяч долгу сто пятьдесят тысяч причитается за строительство межколхозной ГЭС. В пору увлечения сплошной, во что бы то ни стало, электрификацией села соседний колхоз предложил здешнему строить в Рыбном межколхозную ГЭС. Строили, вероятно, в спешке, под нажимом сверху, дабы поскорее послать победный рапорт, поэтому допущены были какие-то просчеты в проекте, и в первый же паводок плотину снесло. Но станция уже числилась построенной, и «Сельэлектро» больше к ней не возвращалось. Потом «мода» прошла, и маломощный колхоз остался должен сто пятьдесят тысяч. Алексей Петрович говорит председателю, чтобы тот от имени правления составил заявление в облисполком с просьбой списать долг, так как колхоз энергией станции не пользовался. Он обещает, что райком эту просьбу поддержит.

Из разговоров выясняется, что колхоз уже убрал всю озимую рожь: работал один комбайн, большинство же убрано было серпами. Теперь, поскольку колхоз уже обеспечен семенами, комбайн забрали, хотя поспел овес и его надо бы убирать, иначе он начнет осыпаться. Из скошенной серпами ржи успели намолотить только на семена, молотилку же, пока председатель ездил в город, где продолжает жить его жена, забрали в соседний колхоз — вероятно, там сеять нечем. А намолоченное зерно сейчас очищают триером. Мы отправляемся к амбару, где веют зерно.

Солнце. На бугре за деревней, возле амбара, небольшой ток, где стоит зерноочистительная машина с подвешенными к ней пустыми мешками. Два парня — машинист с трактористом — сшивают приводной ремень. В ослепительном и рыхлом ворохе соломы лежат девчата, приехавшие из города помогать колхозу. Откуда-то из-под бугра то и дело приходят утки, клюют разбросанное всюду зерно. Алексей Петрович говорит, чтобы уток прогнали, и их гонят, но они снова возвращаются. Алексей Петрович советует председателю убрать мякину и прочие отходы подальше: осенью, мол, все это пригодится или зимой.