Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

— Но имею ли я право?

— Э, поручик, имеете ли вы право?! Вы — русский офицер, и я русский офицер. Неужели для меня еще нужно специальное право? В свое время я отлично командовал взводом Я был лучший командир взвода в полку.

Вишневский вынул платок, вытер лицо, шею.

Тальгрен прошел во 2-й взвод:

— Братцы, нашей роте выпала честь. Полковник хочет воевать вместе с нами. Не ударьте лицом в грязь…

Логунов наблюдал, какое впечатление произведут слова поручика. Хотя солдаты не могли понять, почему полковник будет воевать со взводом, но слова Тальгрена произвели на них хорошее впечатление. Они дружно гаркнули «рады стараться», заулыбались, подтянулись. Вишневский немедленно познакомился с людьми, сказал им несколько слов, солдаты засмеялись.

«По-видимому, действительно отличный командир взвода», — подумал Логунов.

Долину, где вчера 1-я рота ломала гаолян, прикрывала от деревни пологая сопка. Теперь по долине наступали японцы, там возник бешеный ружейный огонь. Ни залпов, ни тем более отдельных выстрелов не было слышно. Слитный гул, напоминавший удары прибоя, то накатывался, то откатывался.

Свистунов окликнул Логунова:

— Получается чепуха: японцы обходят нас с правого фланга.

— Но каким же образом? Там же Самсонов и Мищенко.

— Говорят, Мищенко по приказу Куропаткина отступил. А что касается Самсонова… встретил тут я одного штабного, говорит: еще ночью Куропаткин расформировал отряд Самсонова.

Небритое лицо Свистунова было красно.

— В общем, черт знает что… Формирования, расформирования… оперетка, ей-богу! Сурин — молодец. Только что был у него. Ширинский прислал ему записку, этакую вежливенькую: «Не найдет ли возможным капитан Сурин открыть огонь из пулеметов?» Понимаешь, этакое: «не найдет ли возможным?» Капитан Сурин, башибузук и вместе с тем прехладнокровная бестия, отвечает ему в тон: «Капитан Сурин не находит возможным открыть огонь, ибо если командиру полка с горы и видны японцы, то ему, командиру пулеметной роты, не видно ни черта. По правилам стрельбы из пулеметов лучшая дистанция — тысяча шагов по прямой цели». И не стреляет, молодец. Когда подойдут японцы, он их угостит… Эге! — сказал Свистунов.

Над улицей, шлепаясь в земляные крыши и стены домов, засвистели пули.

— Это уже по нас!

Он тронул коня.

Обстрел усиливался. Откуда же стреляют? Из гаоляна? Вероятно, из гаоляна, которого так и не успели ни скосить, ни обломать. Огонь невидимого врага плохо действовал на солдат. Вон Жилин прижался к стене. Еще несколько человек присели на корточки… Скверно, такое настроение заразительно.

Логунов еще не успел придумать, чем бы отвлечь внимание солдат, как полковник Вишневский вышел на середину улицы, на самое опасное место, по которому то и дело пролетали пули, снял фуражку, посмотрел на небо. Небо затягивали облака.

— Эка парит! — крикнул полковник. — Быть дождю!

— К вечеру обязательно будет… — в тон ему отозвался веселый голос Коржа.

Полковник спокойно стоял посреди улицы, разглядывал облака, которые, широко стелясь, летели над деревней, и обмахивался фуражкой, точно ничего особенного не заключалось в свисте пуль, в глухом шлепанье их в стены.

Аджимамудов подошел к полковнику:

— Я тоже думаю, к вечеру брызнет. Под дождичком японцам не так-то легко будет наступать.

— Какое «наступать!» — засмеялся Вишневский. — Только и думай о том, чтобы ноги вытягивать из грязи.

«Полковник — молодец», — подумал Логунов. Ему хотелось поблагодарить его, сказать: «Спасибо, господин полковник». Но ведь не мог он, поручик, благодарить за службу полковника! Он только взглянул на нею и улыбнулся.

В это время японцы начали артиллерийский обстрел деревни, холмов за деревней, где, по их мнению, скрывались русские резервы, и всего пути к Сигнальной горе.

Обстрел начался сразу. Сразу ударили сотни орудий. Черный и желтый дым от разрывов шимоз медленно поднимался в безветренном воздухе, зловещей шапкой накрывая деревню. Удушливый запах газов пополз по улицам.

Залпы русских батарей совершенно потонули в грохоте японских пушек и разрывов шимоз.

В корпусе сейчас пятьдесят шесть орудий. Сколько же выставили японцы? Вдвое, втрое больше? Главный удар они наносят именно по корпусу!

Но Логунов недолго терялся в соображениях. Рота получила приказ поддержать 2-й батальон подполковника Измайловича, который вел в гаоляне бой с обошедшими его японцами.

— Как будете строить роту? — подошел к Тальгрену Логунов.

— По уставу.

— Если мы будем наступать густыми цепями, нас расстреляют!

— Оставьте! Я про это слышал.

Вышли из деревни. Тальгрен построил роту в боевой порядок.

Впереди скученными цепями при интервале в шаг шли 1-й и 2-й взводы.

3-й и 4-й, образуя группу поддержки, двигались на некотором расстоянии сзади.

Деревню с этой стороны омывал глубокий ручей. Мутная вода катилась вровень с берегами.

— Вашбродь, — обратился Емельянов к Логунову, — садитесь на меня, перенесу, а то весь намокнете…

— Я уж и так мокрый от пота. — Поручик первый вошел в воду.

Японцы еще не заметили движения роты. А может быть, и заметили, но ждут, когда русские поднимутся на насыпь.

Тальгрен шел сбоку, высокий, тонкий, спотыкаясь на кочках. В эту минуту Логунов почувствовал, что ненавидит его. Ненавидит так, как некогда в Мукдене, когда тот пьяный вышел из номера и, прикрыв веками воспаленные глаза, вызвал его на дуэль. Тальгрен шел, поминутно оглядываясь. Должно быть, ждал огня сзади.

«Хотя бы бегом на эту насыпь», — подумал Логунов.

И сейчас же над ротой стала рваться шрапнель.

Люди падали… Люди, которых он так берег, которых нужно беречь, которых нельзя губить! Тальгрен идет, вдавив голову в плечи, но все тем же размеренным шагом. Вишневский снял фуражку. Почему снял? От волнения или для того, чтобы показать, что и этот обстрел не страшен? Почему так ровно ведет Тальгрен свою роту? Ведь даже и этими цепями можно перебегать и залегать. Не умеет он! Проклятое, страшное слово «не умеет». Чему учились эти царские офицеры?! Полтора десятка солдат лежат на косогоре насыпи. Ранены, убиты?

Логунов перепрыгнул через рельсы и стал спускаться. Навстречу из гаолянового поля раздались винтовочные залпы. Рота оказалась между двух огней. Группы поддержки вливались в поредевшие цепи, потери росли. Тальгрен показался на насыпи, фуражки на его голове не было. Он выхватил из ножен шашку и неловко помахивал ею. Рядовой Зверев, шедший рядом с Коржом, упал на бок. Японцы расстреливали 1-й взвод. На лицах солдат появилось томительное смертное выражение.

Кровь ударила в голову Логунову. Забыв все, не думая о том, что рядом командир роты, он остановился, взмахнул шашкой и во всю силу голоса крикнул: