Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

— Рота! Слушай… вправо, по линии… в цепь!

Команда была привычна. Казалось, в ней не было ничего нового, но ее подал голос Логунова, знакомый каждому, и поэтому команда означала иное.

Солдаты рассыпались в цепь с большими интервалами.

Тальгрен поднял голову. Он ничего не успел ни сказать, ни предпринять: рота во мгновенье ока растаяла.

От пассивных, угнетенно шагающих людей не осталось и следа… По двое, по трое они перебегали, падали животом на землю, ползли и били из винтовок по гаоляну. Выпустив обойму, другую, вскакивали, бежали вперед и снова ползли. И все это так стремительно, что Тальгрен растерялся. Несколько минут он один стоял посреди этого ожившего, взволновавшегося поля, пока наконец какой-то солдат не рванул его за руку:

— Вашбродь, ложись!

Тальгрен невольно опустился на колено, потом лег, потом пополз, сам не понимая, как он делает то, над чем смеялся.

Рота приближалась к сопочке, которая поднималась справа, шагах в пятистах. Впереди сверкала офицерская фуражка Логунова. Никаких приказов Логунов не отдавал. Тем не менее рота действовала как один человек, и это настолько поражало Тальгрена, что, несмотря на всю напряженность положения, удивление, охватившее его, было главным его чувством.

Это была совсем небольшая сопочка, на которую в обычное время никто бы и не взглянул, но сейчас сотни глаз видели ее и замечали на ней малейший бугорок, выступ, камень…

Когда Логунов вместе с несколькими солдатами взобрался на сопочку, он увидел полосу бобового поля, а за ним, шагах в двухстах, заросли гаоляна. Из гаоляна выходили японские цепи, направляясь в обход Гудзядзы.

Японцев было много. Батальон? Больше батальона? А что с батальоном Измайловича, на помощь которому шла рота? Разбит? Или отступил?

Размышлять было некогда. Перед Логуновым был противник, угрожавший флангу корпуса. На что решится Тальгрен? Вероятно, прикажет залечь на сопочке, а потом двигаться согласно приказу в гаолян. И тогда японцы обрушатся на Гудзядзы, а там всего три роты…

«Атаковать немедленно, во фланг!» — подсказал ему внутренний голос.

Голова Вишневского показалась над гребешком сопки.

— Полковник, вторым взводом занимайте седловинку. Поддерживайте нас прицельным огнем.

Японцы, двигавшиеся в обход Гудзядзы, увидели русских тогда, когда со штыками наперевес, во всю мочь своих ног, сбежав с сопки, те прыгали уже через бобовые гряды.

Рота, хорошо обученная штыковому удару, с налету врезалась и смяла японские цепи.

Вишневский, не способный к управлению полком, его сложным хозяйством, командуя взводом, отлично все соображал: весь огонь он сосредоточил на японцах, ушедших вперед, мешая им вернуться на помощь атакованным.

Невыгодное положение японцев заключалось в том, что они двигались цепью и атаке Логунова не смогли противопоставить плотного, сомкнутого строя.

Тальгрен стоял на сопке рядом с Вишневским. Он был убежден, что рота гибнет, и никак не мог понять, как случилось, что Логунов стал командовать ротой, и почему, захватив командование ротой, он решил ее уничтожить, и что будет с ним, с командиром роты, который позволил другому офицеру командовать своей ротой и уничтожить ее.

Первая рота ударила на передовые части 4-й японской дивизии, которая пыталась обойти правый фланг корпуса. Солдаты дивизии, привыкшие всегда наступать и ни разу не испытавшие атаки русских, растерялись от стремительного удара. Впереди русских бежал огромный человек, действовавший тяжелой винтовкой, как тростью. Два солдата бросились было на него со штыками, но он молниеносным непонятно-косым ударом свалил обоих. Потом около него появилось трое… Первый тут же упал, вероятно от чьей-то пули, потому что винтовка великана не коснулась его, а двое в паническом страхе побежали.

После этого японцы перестали наскакивать на Емельянова, он оказался в пустом пространстве, глубоко вздохнул и поспешил туда, где мелькала белая фуражка Логунова.

Тальгрен наблюдал в бинокль за схваткой. Происходившее казалось ему совершенным хаосом. Вишневский коснулся его плеча и показал вправо. Через насыпь перебиралась русская часть. Это шла рота Хрулева. Вишневский крикнул:

— Скорее гонца!

И Тальгрен, захлебываясь, закричал:

— Кто бегун? А ну!

Поджарый солдатик колесом скатился с сопки.

Хрулев вел свою роту на помощь тому же второму батальону Измайловича, окруженному противником в гаоляне. Вел маршевым шагом, обеспокоенный тем, что бой придется вести в гаоляне, и в это время увидел солдата, который во всю мочь, точно распластываясь, бежал к нему по полю.

Может быть, другой командир роты отказался бы нарушить приказ, может быть, и сам Хрулев вчера призадумался бы над этим, но то был день Ляояна, день, в который русские должны были победить японцев, и все наперерыв старались помочь друг другу.

— Что такое, в какой стороне, говори толком! — бросил он солдату. — В той стороне, говоришь, за сопочкой, поручик Логунов с тремя взводами против батальона!

— Рота, за мной! — крикнул Хрулев громовым голосом и поспешил в обход сопки.

Рота устремилась за ним.

Когда Хрулев обогнул сопку, он увидел бобовое поле, гаолян и японцев, которые полукругом наступали на логуновский отряд. Японцев было не меньше двух рот.

Хрулев взмахнул шашкой, и сейчас же его стали обгонять солдаты, и тяжелое непрерывное «ура» нависло над полем.

Японцы увидели новую атаку части, которая показалась им очень крупной, и командир батальона, удивленный не похожим ни на что прежнее поведением русских, приказал отступить в гаолян.

Измятые гряды бобов покрыты были японскими трупами. Логунов и Хрулев, опасаясь нападения из гаоляна, спешно отводили людей на сопку.

Из соседнего гаолянового поля стали выходить отдельные стрелки второго батальона. Одни с винтовками, другие без винтовок. Утром батальон занимал позиции по ту сторону поля, чувствуя себя в безопасности со стороны правого фланга, ибо его прикрывали Самсонов и Мищенко. О расформировании отряда одного и отступлении другого подполковник Измайлович ничего не знал. И вдруг японская пехота начала появляться там, где должна была стоять русская конница; она отрезала батальон от Ляояна. Подполковник решил пробиться к своим. В гаоляне разгорелся бой. Враг был невидим, стреляли отовсюду, всякое построение нарушалось, солдаты теряли друг друга.

Измайловича, раненного в грудь, вынесли из гаоляна, неловко подхватив под руки и под ноги. Атлетически сложенный командир батальона был тяжел, и солдаты то и дело опускали его на землю. Но сейчас он даже не казался большим. Голова поникла, грудь ввалилась. Хрулев подошел и поцеловал его в лоб. Измайлович на минуту открыл глаза.