Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Прочитав разработанный план, Грифцов засмеялся:

— Целый университет разработали, да еще по курсам. Горшенин, на сколько годков ты рассчитал всю эту подготовку? Теперь, друзья мои, распространять нужно любую нашу нелегальную литературу. Будем издавать листовки с описанием солдатской жизни, будем всячески укреплять связи между солдатами, рабочими и крестьянами, чтобы солдат не позволял использовать себя для гнусной цели — подавления восстания, чтобы он с омерзением отвергал навязываемую ему царскими опричниками роль палача. Не оставляйте, товарищи, без внимания ни одного случая массового нарушения дисциплины в армии. Сейчас для нас такие факты важны чрезвычайно. Значит, сюда, в эту часть, должен идти пропагандист.

Через четыре дня Логунов уехал в полк.

Ханако вышла на харбинском вокзале. Как всегда, народу на вокзале было много. Военные, штатские. Группа запасных промаршировала к будке с кипятком.

Ханако неторопливо шла по открытой части перрона, потом по закрытой, стараясь дать себе отчет, как же все это случилось? Как случилось, что у нее пропал пакет? Она ехала в вагоне второго класса — Грифцов всегда советовал ездить в первом или втором классе, — два пакета лежали в сетке, третий в багажнике. В купе сидели офицеры, священник, трое служащих китайского телеграфа и полная красивая женщина в легонькой жакетке и соломенной шляпке.

Перед остановкой Ханако сняла два пакета и положила их около себя, третий решила взять, покидая вагон. Поезд затормозил, она выглянула из окошка, увидела кирпичное здание разъезда, железнодорожника, сбегавшего по деревянной лестнице, толпу солдат, а у забора, в тени тополей, Хвостова.

Когда она протянула руку за третьим пакетом, его не оказалось. Пассажиры были заняты своими делами: священник возился с портсигаром, офицеры готовились пить чай, а красивая полная женщина стояла в проходе в другом конце вагона, с кем-то разговаривая.

Ханако оглядела купе, спросила офицеров:

— Господа, не видали, где мой пакет?

Офицеры посмотрели друг на друга.

— Пардон, извините, не видали, — сказал подполковник.

Ждать было нельзя, поезд отправлялся дальше, Ханако выскочила из вагона. Она передала два пакета Хвостову.

Несколько шагов они прошли вместе, но обменяться мыслями по поводу пропажи не удалось. Хвостов направился по тропинке в желтеющую осеннюю степь, а Ханако зашла в домик к начальнику разъезда.

Начальник разъезда, высокий, черноусый, большеносый, был женат тоже на высокой, тоже большеносой, красивой женщине.

— Вон наша барышня приехала, — сказала жена начальника, встречая Ханако. — Сейчас я вас угощу. Кавунов мне привезли — маленькие, но до чего сочные. Только у нас на Украине ела я такие.

Несколько раз в комнату заглядывал начальник разъезда и спрашивал:

— Ну как у вас там в Харбине, на чем порешило начальство? Будут отпускать запасных или задержат до весны? Вчера приехал тут один капитан и говорил, будто Надаров хочет всех запасных свести в батальоны и задержать до весны. А я говорю капитану: «Не пройдет Надарову этот номер, хотя он и генерал». Слышали про нашу новость? Скоро забастовка… Начнется либо в Иркутске, либо в Чите. Как кавунчик? Маруся, отрежь мне ломтик…

Он уходил: его требовали к телеграфу, к телефону, то и дело спрашивали солдаты.

Глаза у Маруси блестели, она ловко ножом выбрасывала из арбуза семечки и, захлебываясь соком, ела розовую мякоть.

— Солдаты, те, что до нас здесь приходят, говорят: «Бастуйте, да поскорее… Жизни с этой неправдой для нас нет».

Ханако вечером уехала в Харбин. Два интенданта лежали на верхних полках и гадали, что будет с тем колоссальным имуществом, которое собрали в Маньчжурии для продолжения войны. Неужели повезут назад?

Ханако сидела в уголке, смотрела на пологие холмы, на рощи, покрытые осенним багрянцем, на небо, пылавшее багрянцем заката, и пришла к выводу, что пакет украла либо красивая полная женщина, сидевшая в купе против нее, либо священник, который слишком внимательно разглядывал ее, Ханако, из-под припухлых век.

И сейчас, идя по харбинскому вокзалу, девушка чувствовала себя пойманной, выслеженной и провалившей не только себя, но и всех остальных.

После предсмертного письма Юдзо ушла от нее юность. Жизнь была сурова и требовала борьбы. Все это она знала и раньше — ведь жизнь ее не была сладка. Деревня, дядя Кудару, фабрика Такахаси Мондзабуро! Везде борьба была тяжела и кровава. С отцом Ханако не сблизилась. Она даже не рассказала ему, кто такой Юдзо и как он погиб. Но все о Юдзо и Иване Гавриловиче рассказала Грифцову.

Грифцов знал Ивана Гавриловича.

— Был он в свое время народовольцем, и каким! — сказал Антон. — Три раза арестовывали и ссылали… Ведь это черт знает какую гордость внушало людям. Такой революционер мог возгордиться, мог пожелать где-нибудь в ссылке стать патриархом революционеров, нашего брата марксиста мог к себе на порог не пускать… А Иван Гаврилович не знал ни минуты покоя: работал, учился и вылупился из своего народничества, как цыпленок из яйца. Огромной душевной силы человек. Если у вас был такой учитель, Ханако, рад за вас.

Выслушав историю Юдзо, Грифцов долго молчал, потом стал расспрашивать про японскую жизнь.

В маленькой комнате, в харбинском доме, они просидели весь вечер.

— Такие люди, как вы, могут принести огромную пользу, — сказал Грифцов. — Живем мы, два соседних народа, и мало знаем друг друга, а в иных областях и совсем не знаем. А вы — как мост, перекинутый с одного берега на другой. Работайте, Ханако, работайте, благословляю…

… И вот сегодня провал! Ведь не случайно же исчез ее пакет в купе среди пассажиров второго класса. Она снова перебирала в памяти: два офицера, интеллигентная женщина, священник.

Грифцов внимательно выслушал Ханако, потеребил бородку.

— За вами следят, решили проверить — и теперь убедились.

— Но что же мне следовало делать? — спросила Ханако в отчаянии. — Должна ли я была остаться в вагоне и найти пакет во что бы то ни стало?

— Вы правильно поступили: шума не подняли и покинули поезд. Но вам нужно скрыться — и немедленно. Должен вам сказать, что в последнее время замечена усиленная деятельность охранных органов. Что вы думаете о своей матери? Наверное, соскучились и хотите ее повидать? Ну, вот и отличный случай. Отец все устроит. Навестите мать, посмотрите, что делается у вас в Токио.

Ханако сказала тихо:

— Я отдам жизнь за наше дело.

Грифцов смотрел в лицо молодой женщины, в глаза ее, несомненно русские, но как-то не по-русски подобранные в уголках, на ее похудевшие щеки.

— И прекрасно то, — сказал он, — что мы с вами тесно и даже как-то по-родственному связаны. Я, честное слово, чувствую, что именно по-родственному.