Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

— А по какой причине забастовка?

Тот, к кому он обратился, полный седоватый господин, осмотрел Сергея с головы до ног.

— Извините, я только что из тюрьмы, — сказал Сергей.

Лицо господина расплылось в широчайшую улыбку.

— Господа! — крикнул он. — Среди нас присутствует только что выпущенный из застенка. Товарищ, видимо, не знает, что бастуют чуть ли не все железные дороги страны, что в Харькове всеобщая забастовка, что начинаем бастовать мы — петербуржцы!

Цацырин усмехнулся и зашагал дальше.

Тысячу вещей вспомнил он, идя к себе за заставу, но все воспоминания были окрашены радостью: дело, которому он посвятил жизнь, побеждает.

О Полине он старался не думать; довольно он думал о ней в тюрьме, представляя себе, как вошла она в жандармское управление, как обрадовались там, увидав ее, может быть, даже заплатили ей.

Но вместе с обидой и оскорблением он чувствовал радость освобождения: с Полиной все кончено! Виноват он или не виноват, но все кончено.

Несомненно, она хотела погубить не столько Сергея, сколько Машу. Однако вот как иногда складываются обстоятельства: перед самым налетом на казарму Маша уехала из города! Уцелела во второй раз!

А что с ней теперь? Дома она, в отлучке или всетаки арестована?

Застава встретила Цацырина войсками, полицией, бездымными трубами заводов, кучками мастеровых во дворах, в переулках, на пустырях. Тракт был пустынен.

Цацырин прошел к Варвариной квартире и прильнул к стеклу. Увидел товарищей: Годуна, Варвару, Машу — и, не сдержавшись, забарабанил всеми десятью пальцами.

Через минуту с одними он здоровался за руку, других обнимал.

— Выпустили или сам?..

— Выпустили! Теперь они хвост поджали.

— Маша, Маша! — сказал он тихо, так, чтобы услышала только она одна.

Сел за стол. Голова у него кругом пошла от множества вопросов и дел.

Стачка ширится, в Петербургском комитете возникла мысль создать общий для всех предприятий Рабочий комитет по стачке.

— Как только заводы на левом берегу остановились, — говорила Варвара, — Варгунин и Торнтон прекратили пароходное сообщение через Неву. Сейчас первейшая задача сообщить правому берегу о том, что левый забастовал.

— Бог мой, что тут у вас делается! — радостно восклицал Сергей.

Он пил чай, ел французскую булку с колбасой, но от волнения не чувствовал вкуса еды. Тут же решили: вечером две женщины (женщины, чтоб не возбудить особых подозрений) отправятся в лодке на правый берег.

Понемногу комната пустела. Маша рассказывала, что слежка усилилась, но пока никого не трогают, — видимо, боятся. Большую деятельность развил Пикунов, готовится со своими черносотенцами к гнусным делам. Все чувствуют, что стачка стачкой, — на очереди вооруженное восстание!

— Сережа, — говорила Маша. — Сережа! Ты рядом со мной и подоспел в самый решительный момент!..

Смотрела на него своими синими глазами… Счастье это? Да, счастье. Все, все счастье, что он видит и слышит сейчас.

— Сережа, в боевом комитете получили ленинское письмо. Ленин указывает, что о бомбах рассуждают больше полугода и ни одной не сделали. Советует всюду и везде организовывать боевые дружины. Пусть маленькие, в три — пять человек. И пусть, Сережа, вооружаются все — кто чем может. Револьвером, ножом, тряпкой для поджога…

Маша говорила тихим голосом, положив руки на колени, а Цацырин сидел неподвижно. Простые, ясные ленинские мысли были заряжены могучей энергией.

— Что Глаголев, что меньшевики?

— Глаголев прямо не высказывается, но, по-моему, они не хотят вооруженного восстания.

— В такую минуту, и прямо не высказывается?! А кто-нибудь из нас спрашивал его прямо? Маша, я повстречаюсь с ним… я спрошу его.

— Непременно спроси! — сказал Годуй. — Вот чего у нас мало, Сережа, — оружия. Но ждем целого транспорта! По этим делам уехала ихняя сестрица.

Маша кивнула головой.

— Уехала. Хлеба сейчас не нужно, а оружие дай.

Маша и Цацырин покинули комнату последними, прошли через двор, за сарай, приподняли доску в заборе и оказались на небольшом огородике, по-осеннему разрытом и пустынном.

И оттого, что трубы не дымили, а в грозном безмолвии уходили к облакам, и оттого, что с тракта доносилось цоканье коней, и по-прежнему в переулках и дворах собирались кучками мастеровые, и оттого, что тюрьма осталась позади, а впереди была борьба и победа, Цацырин почувствовал себя счастливым. И, для того чтобы раз навсегда покончить с тем темным и мучительным, что было в его жизни, сказал:

— Все со мной, Маша, приключилось по Полиному навету. А в том, что она сподличала, есть и моя вина, сама знаешь.

— Вина твоя да вина моя! А я вот не чувствую за нами никакой вины, я тебе уже говорила об этом. Жить — не по ровному месту ходить. Она хотела выдать всех нас, чтобы ты остался только с ней, а Чучил не дурак, заинтересовался прежде всего тобой. Мама рассказывала, что после твоего ареста Полина пришла, села за стол, сжала голову руками и просидела так, не говоря ни слова, час. Потом хрипло сказала: «Прощайте, Наталья Кузьминишна» — и ушла. С квартиры съехала, — должно быть, вернулась к матери. Бог с ней, черная у нее душа…

На берегу было еще ветренее. Северо-западный ветер вздымал крутую коричнево-черную волну. Нева в этот мглистый осенний вечер казалась шире, точно строения на том ее берегу были на островках и она, обнимая их, текла по своему пути в море, сама широкая как море.

Какой-то господин в поддевке сшибал дубинкой головки бурьяна, два мужика закуривали цигарки вверху на улице.

— Дальше я пойду одна, — сказала Маша, — Варвара отнесет к нам девочку и нагонит меня. У тебя, Сережа, есть другие дела, нечего меня стеречь.

Но он взял ее под руку, они пошли широким шагом.

Из-за поленницы дров встал высокий мужчина в сапогах и теплой шапке — Годун!

— Лодка готова, два весла, третье запасное. Однако имей в виду — погода свежая.

— А мы выгребем, — успокоила его Маша. — Вон Варвара бежит… Иди, Сергей, нас и так много… «Гос-спода, пр-рошу р-разойтись!»

Цацырин помахал рукой и зашагал вдоль берега.

Варвара и Маша вскочили в лодку, разобрали весла, и лодка медленно стала выбиваться против волны и ветра.

Два молодца, закуривавшие на улице, подошли к Годуну. Один из них, лебедевский сиделец Гусин, спросил:

— Кого ты отправил туда?

Годун посмотрел на Гусина, сунул руки в карманы и продолжал стоять.

— Чьи эти девки?

— Иди по своим делам, братец!

— Ты знаешь, что туда запрещено?

— Кем запрещено?

— Нами.

— Ах, вами! Смотрите, какой генерал-губернатор выискался, — цедил сквозь зубы Годун, взвешивая силы свои и противников на случай схватки.

— Эй, стой, назад! — закричал Гусин. — Бабы! Эй, назад!