Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Маша выгребала из всех сил, короткая злая волна обдавала ее брызгами.

— Шутишь, лебедевский! — крикнула Маша. — Уплыли!

Дверь за Цацыриным захлопнулась, и Глаголев несколько секунд прислушивался к тому, как замирали по лестнице шаги молодого человека, потом хмыкнул и, осторожно ступая, вернулся в кабинет. Постоял перед книжными шкафами и улыбнулся. Улыбка, отраженная в стекле, была хотя и озабоченная, но довольная. Спустя час в этот же кабинет вошел Красуля.

Красуля не был другом Глаголева, ибо «друг» обозначает равенство и душевную связь, не был и учеником его; Красуля считал себя самостоятельным теоретиком и практиком, но тем не менее покорно выполнял все советы и указания Глаголева, — правда, делая вид, что именно так он и сам думал, что это, в сущности, его собственные указания.

Вот поэтому-то среди немногих партийных товарищей, которые были вхожи в квартиру на Моховой, был вхож и Красуля.

Войдя в кабинет и получив приветственный кивок головы, Красуля сел у письменного стола, заваленного книгами и рукописями.

— Смысл предложений этого молодца, вчера еще в буквальном смысле неграмотного, сводится к тому, что Ленин и большевики хотят немедленно поднять вооруженное восстание!

Глаголев не назвал молодца по фамилии; он часто так разговаривал с Красулей, предоставляя ему догадываться, о ком идет речь. Красуля прищурился, соображая, кто же этот молодец, вчера еще почти неграмотный?

— Как он держался со мной! Вошел, сел так, точно он наследник всей русской культуры, а мы с тобой неумытые прихвостни. «В заводских районах создавать боевые дружины, с армии не спускать глаз!..» Ты понимаешь, он все это излагает мне не в форме вопроса или недоумения, а в форме категорической. И далее утверждает, что я, Глаголев, имеющий среди товарищей соответствующий авторитет, должен употребить его на то, чтобы вооруженное восстание удалось, Причем, повторяю, говорит безапелляционно, ни на йоту не предполагая, что несет галиматью.

— Это кто же? — не выдержал игры Красуля.

— Цацырин!

— Ах, Сереженька Цацырин! Но, позвольте, он же в тюрьме!

— Уже не в тюрьме.

— Так, так, значит, уже не в тюрьме!..

— Я его спросил по-простецки: вы, что же, молодой человек, так сказать, непосредственно из рабочих и собираетесь кем-то командовать, что-то возглавлять?.. Не понял моей иронии. Ответил, что именно он, слесарь Цацырин, и другие его товарищи рабочие есть и будут хозяевами нашей российской революции. Сбиты с толку господином Лениным. И окончательно.

— Валериан Ипполитович, вы что же ответили ему?

Глаголев выдвинул ящик стола, достал длинный янтарный мундштук и добродушно покачал головой:

— Не возразил ему!

Красуля поднял брови.

— Не возразил! — повторил Глаголев. — Доказывать ему что-либо противное его точке зрения бесполезно. Ублюдочное мышление, понимает только свое. Туп и распропагандирован. Большевики на таких и выезжают, Помните, как он выступал против меня на банкете? Апломб, аргументация!.. Прямо с ног валит! Удивляюсь тем большевикам, которые пограмотнее и которые бессовестно, ради своих фракционных страстишек, разлагают малых сих.

— Валериан Ипполитович, но почему же вы не возразили ему? Я не стерпел бы!

— А вот и не возразил. Сидел, кивал головой и поддакивал. Пусть думает, что я всей душой с ним. Хотят сделать революцию своими руками. И каким путем? Путем вооруженного восстания! Взвинтить своей агитацией и пропагандой нервы рабочего класса, заставить его выйти на улицу и затем уничтожить его на баррикадах и площадях. Ты понимаешь, Красуля, в современном городе с его широкими улицами, просторными площадями, которые позволяют скоплять огромное количество войск, при современном огнестрельном оружии — магазинных ружьях, пулеметах и скорострельных пушках — они хотят поднять вооруженное восстание!

— Иногда, Валериан Ипполитович, я думаю, что это провокация.

— Но прежде всего нечеловеческое, бесовское тщеславие! Быть впереди, руководить! А разжигая низменные страсти, они легко делаются вожаками толпы и столь же легко уничтожают принципы общеевропейской социал-демократии. Поэтому, дорогой Анатолий Венедиктович, поскольку вооруженное восстание погубит рабочий класс и революцию, постольку мы не можем согласиться ни с работой среди солдат и офицеров, ни, тем более, с созданием боевых дружин. Последнее приведет к решительной катастрофе: рабочий класс будет физически уничтожен, самодержавие на пролитой крови укрепит свои позиции, а социал-демократия потеряет все, что она за последнее время завоевала. Понятно?

— Абсолютно, Валериан Ипполитович!

— А раз понятно, надо и действовать сообразно: и в лоб, и в обход, и засадой.

— Именно, Валериан Ипполитович!

— Они ссылаются на решения какого-то своего якобы Третьего съезда. Для меня действительны только решения Женевской конференции.

Глаголев чувствовал себя сегодня после встречи с Цацыриным в хорошем боевом настроении. Вождь от станка! Черного от белого отличить не могут, а туда же, в вожди прут! Приоткрыл дверь в столовую и сказал тихо:

— Сашенька, чайку нам!

Мать и дочка внесли подносики с чаем и печеньем, расставили складной столик.

— Ну, прошу, прошу, — угощал Глаголев. — Дорогой мой, когда социалистические идеи станут общим достоянием, тогда естественно и совершенно безболезненно придет к нам новый мир. Естественно и, если хочешь, даже, автоматически! Ты нажимаешь кнопку — и слышишь, как тренькает звонок. Вот с такой же неизбежностью.

— Именно, именно, — Красуля откусывал печенье. — Именно, Валериан Ипполитович!

— Вооруженное восстание есть акт величайшей стихийности! И не оружием нужно нам вооружать рабочих, а жгучей потребностью самовооружения… Улавливаешь, Красуля?

Красуля кивнул головой. По его глазам, вдруг помутневшим, Валериан Ипполитович увидел, что единомышленник не уловил его мысли, но разъяснять не стал.

Вечером остановились фабрики Паля, Максвеля, Торнтона и Варгунина. На следующий день утром остановились заводы Обуховский, Путиловский, Балтийский, Металлический, Франко-Русский, заводы Речкина, Глебова, Озолина, Новое адмиралтейство. Прекратили работать электростанции, перестали выходить газеты.

Окончательно остановились железные дороги, к столицам прекратился подвоз продуктов.

Цацырин был в числе тех делегатов, которые собрались в Технологическом институте от сорока бастующих заводов.

Студент, встретивший Цацырина, провел его по запутанным лестницам и коридорам в аудиторию с окнами во двор. Рабочие в пальто, в куртках сидели на скамьях. Никто не курил, никто не разговаривал.

Президиум выбирали деловито и быстро, боялись потерять минуту. Когда президиум рассаживался за столиком, дверь приоткрылась, протиснулся телеграфист: