Алексей Котенев - Грозовой август

Танки решили спускать на тросах, иного выхода не было. У направляющей тридцатьчетверки в свете фар мелькнула раскрученная спираль троса. Петлю зацепили за рым [20] Кормовое кольцо. .

— Осади назад! — крикнул Бушуев механику-водителю второго танка.

Машина, натягивая стальной канат, попятилась назад.

— Трогай! — взмахнул рукой Волобой.

Два танка, связанные туго натянутым тросом, медленно двинулись к спуску. Тридцатьчетверка Бушуева по крутой наклонной плоскости пошла вниз. Второй танк — противовес — подползал к обрыву, осторожно спуская направляющую машину на нижнюю каменную ступень.

Когда на восточный склон перевала были спущены три машины, Иволгин повел десантников вслед за ними. К десантникам пришвартовался со своим экипажем «безлошадный» Хлобыстов.

Под ногами скользили мокрые камни, ползла расквашенная ливнем земля. Бойцы спотыкались, падали и, поднимаясь, снова спешили догнать ползущие в темноте тридцатьчетверки. За Иволгиным проворно ступал слева Посохин, рядом с ним колобком катился Юртайкин.

— В тартарары летим! — взвизгнул он.

Сзади послышался бас старшины Цыбули:

— Живэм, як у сказки: чим дальше, тим страшнийше...

Громовые раскаты потрясали небо. Ливень хлестал по прилипшим к головам пилоткам. В сполохах молний Иволгин увидел глубокий, темный выем, пролегавший по склону хребта. По нему катилась вниз дождевая вода. Танки ползли у самой воды, сильно накренившись.

Бившая из-под машины горячая струя перегоревшей солярки кружила голову, щекотала в носу. Иволгин замедлил шаг, приотстал и, выпрямившись, подставил мокрое, разгоряченное лицо под холодный дождевой душ. Затем, подобрав полы плащ-накидки, побежал дальше. У рытвины оступился и едва не упал в ручей.

— Держись за землю! — крикнул ему Хлобыстов.

Они остановились, посмотрели вверх, где по-прежнему мелькали огоньки фар. Из темноты вынырнула Аня — промокшая, взволнованная.

— Сережа, Андрей! Гляньте наверх, — возбужденно проговорила она.

Темный, окутанный тучами перевал вдруг засветился множеством огней. Маскироваться в такую непогодь не было смысла — японские самолеты не поднимутся, артиллерии, по данным разведки, поблизости нет. Тридцатьчетверки пошли с зажженными фарами.

Освещаемая молниями и разноцветными ракетами, танковая бригада спускалась с перевала. Все смотрели на огненную реку, спадавшую вниз, на яркое зарево над перевалом. В его сиянии еле проступал темный силуэт подбитого танка. Вот полоснула сине-голубая молния, наверху, между туч, блеснул мокрой броней вздыбленный «Бесстрашный» с приподнятым кверху стволом пушки. Грянул гром, и Андрею Хлобыстову показалось, что это палит в темное небо его именной танк — израненный ветеран бригады будто салютует в честь выхода на вершину горного хребта!

Всю ночь под сильным ливнем с перевала спускали танки. Свирепо выли моторы, скрежетали стальные тросы, выворачивая камни. Временами на узкую седловину перевала налетал бешеный ураган, окатывал водяной лавиной хлопотавших у машин бойцов и уносился в темную, хлюпающую ночь.

Под утро ветер заметно ослаб, но дождь все лил и лил с прежней силой. На рассвете подошел черед переправлять вниз бригадные тылы. Викентий Иванович отстегнул висевший на груди карманный фонарик и, бросив под ноги желтый кружок света, пошел в санчасть. За крутым уступом перескочил через пенистый, шипящий ручей, повернул к санитарной машине, где лежал Алексей Ветров. Много хлопот было в эту ночь у Русанова, принявшего на себя обязанности командира батальона, но что бы он ни делал, тревожные думы о комбате ни на минуту не покидали его. С тех пор как Ветров, сраженный минным осколком, упал на твердый каменный бугор и санитары с величайшей осторожностью внесли его на носилках в санитарную машину, прошло уже более одиннадцати часов, но сознание не возвращалось к нему.

За походной кухней в дождевой мути показалось слабо освещенное окно санитарной машины. Русанов молча соскреб с сапог липкую грязь, стряхнул с плащ-накидки воду, тихонько приоткрыл дверь. В слабом свете аккумуляторной лампы показалось бледное, безжизненное лицо Ветрова. Глаза его были закрыты, губы плотно сжаты. У изголовья сидела Вероника Бережная. Она медленно подняла голову и, увидев Русанова, осторожно пошла к нему навстречу.

— Как дела? — тихо спросил Русанов.

— Так же.

— Ах ты беда какая...

В темном дверном проеме показался мокрый, будто облитый из ведра, Будыкин, вошел в машину, и они втроем начали шепотом обсуждать, как лучше переправить Ветрова на ту сторону перевала. В санитарной машине переправлять нельзя: машину будут спускать на тросах, она может дать сильный крен вперед или в сторону. Тогда беды не избежать. Оставалось одно — перенести носилки на руках. Это тоже небезопасно: хлещет ливень, беснуется ветер, под ногами камни, рытвины, скользкая грязь. Раненого можно и простудить, и уронить. Но другого выхода не было.

Вероника сделала Ветрову укол, укутала его шинелью, накрыла одеялами, плащ-палаткой, торопливо оделась сама. Викентий Иванович и Будыкин подняли носилки, осторожно протиснулись к выходу. Ветер обрушил на них поток воды. Санитары подхватили носилки и понесли комбата навстречу ветру вверх на седло перевала. Вероника шла рядом, то и дело поправляя шинель, концы плащ-палатки, все приговаривала:

— Не спешите! Осторожнее!

На вершине перевала остановились, сменились носильщики. Четверо автоматчиков, ощупывая ногами мокрые, скользкие камни, спустились на нижний уступ и подняли кверху руки.

Носилки с комбатом поплыли вниз. Через минуту их подхватили санитары, спустившиеся на следующий уступ. Так, от уступа к уступу, добрались наконец до подножия перевала и укрылись от ветра в подлеске, за каменным выступом.

Вскоре засветились фары — подошла санитарная машина. Ветрова внесли в нее. Вероника сняла с носилок мокрую плащ-палатку, сбросила шинель, присела, согнувшись, на стул и взяла раненого за руку. Осторожно перебирая тонкими пальцами, она с мучительным отчаянием пыталась найти на холодной, бесчувственной руке место, где удары сердца слышались бы более отчетливо. «Я слишком волнуюсь, — подумала она. — Не надо так, спокойнее. Ну, еще раз». И снова ее пальцы едва заметно передвинулись по руке повыше, пониже — искали ощутимых ударов крови. Пульс едва прощупывался. Сердце еле-еле поддерживало жизнь в тяжело раненном теле.

— Ну, как? — тихо спросил Викентий Иванович.

— Плохо, — ответила Вероника.

Русанов и Будыкин, стоявшие у двери, смотрели на восковое лицо комбата, мучительно раздумывали, как ему помочь, что можно сделать для его спасения.