Алексей Котенев - Грозовой август

— Шанго! Хао!

В серой гуще лохмотьев и соломенных шляп Иволгин увидел Ван Гу-ана. Он решил остаться, чтобы сегодня же увести старика с мальчишкой в город: в Хаонлинь могут нагрянуть японцы.

Увязая в грязи, машины еле тащились вдоль многоводной Гольюр-хэ. Река разлилась, затопила поймы, размыла дорожную насыпь, снесла переезды. Танки то и дело ныряли в колдобины, скатывались с берега вниз. Командир бригады, забравшись в додж, где находилась радиостанция, обдумывал сложившуюся ситуацию. Настроение у него было прескверное, под стать погоде. Мост, который с трудом взяли ночью, оказался непригодным для прохода танков. Да он, по существу, и не нужен был, поскольку аэродрома на той стороне, как доложил Иволгин, нигде поблизости не было. А главное, удиравший Токугава через захваченный нами мост не проходил, он пошел вдоль реки. Волобою из-за нехватки горючего пришлось оставить у верхнего моста еще один батальон во главе с начальником штаба. Так что теперь у него уже не бригада, а только один первый батальон. В авангард он выслал танковую роту капитана Звягина. Строго ему наказал: если он не догонит японцев и не ворвется на их плечах на мост — пусть не показывается на глаза.

С танками Звягина пошли автоматчики. Будыкин не хотел брать на опасное дело раненого Драгунского. Но тот настоял на своем. Волобою это понравилось — молодец лейтенант! Не понравилось лишь одно: что бы ни делал этот Драгунский, непременно хотел показать: «Смотрите, какой я хороший!» А зачем? На войне и без того каждый виден насквозь. Раненого Драгунского хотели оставить еще раньше — у гнилых болот, с третьим батальоном. Да где там! Он с рапортом: «Хочу сражаться в первых рядах». Стремление, разумеется, похвальное, но к чему эти рапорты?

— Что он у вас такой эффектный? — спросил комбриг у Русанова.

— Один сынок у батюшки с матушкой. С пеленок внушали ему, что он лучше всех. Вот он и влюбился в себя до потери сознания.

Волобой зябко ежился от сырости, щурился от дождевых брызг и на чем свет стоит проклинал погоду за то, что она нагородила на его пути столько препятствий. Подумал об оставленном у верхнего моста батальоне. Туда с часу на час должна подтянуться пехота, возможно, и горючее подвезут. Тогда и Сизов сможет пойти вслед за авангардом бригады. Но больше всего его тревожила переправа.

Комбриг поторопил Звягина по радио.

— Ты что там, короб с яйцами везешь, в конце-то концов? — язвительно спросил он ротного.

Но как ни кипятился комбриг — ускорить продвижение авангардных взводов не мог. Японцы огрызались, отходили с арьергардными боями. С востока то и дело доносились отдаленные винтовочные выстрелы, иногда долетал пушечный гул. Волобой пересел в танк и приказал механику-водителю гнать к Звягину, чтобы самому увидеть, что там происходит. Пока ехал, собирался распушить Звягина за неповоротливость, но, когда взглянул на дело сам, убедился: Звягин не виноват. Через каждый километр-два — минные заторы. А когда саперы пытаются разминировать дорогу, японцы открывают по ним огонь.

Комбриг распорядился выслать в передовой отряд еще два бронетранспортера с автоматчиками, приказал Звягину свернуть с дороги, идти второму и третьему взводу по заболоченной пойме, а Хлобыстову — по самому берегу реки. Отряд пошел вроде быстрее, но все-таки не так, как хотелось командиру бригады.

Поздним вечером батальон подходил к нижнему мосту. Моста не было видно, и никто пока не знал, цел ли он, но Волобою хотелось верить, что цел, так как связывал с ним все свои надежды. Перевалит батальон на ту сторону Гольюр-хэ, захватит аэродром, получит переброшенное по воздуху горючее — и тогда танкисты смогут без передышки катить на Чанчунь, а потом и до самого Порт-Артура. А не будет моста — все пойдет прахом...

Волобою очень хотелось спросить у Звягина, видит ли он мост. Далеко ли еще до него? Но он воздерживался, чтобы не будоражить эфир, не выказать врагу своего нетерпения, а значит, и намерений.

Орудийный выстрел вывел комбрига из раздумий. Снаряд упал впереди танковой колонны и взорвался. Потом прогремел еще выстрел, раскатился длинный недружный залп. Японцы били из-за реки.

Тридцатьчетверки по команде Волобоя рассыпались в разные стороны — одни рванули вперед, другие назад, третьи отвалили в сторону — к залитому водой гаоляновому полю. Снаряды рвались в придорожных кюветах, выбрасывали фонтаны грязной воды. Душный смрад пополз по мокрой траве, завихрился над черной рекой. По торопливым бесприцельным выстрелам, а также по запоздавшему докладу нашего заречного дозора нетрудно было определить, что японцы к реке вышли недавно, не успели вовремя занять огневых позиций и теперь спешат наверстать упущенные минуты, стремятся хоть на короткое время задержать наши танки.

Машины рассредоточились вдоль берега, открыли огонь по укрывшимся за рекой японским артиллеристам. Но в это время позади вдруг зарокотали пулеметы, защелкали дружные винтовочные выстрелы. Огненные точки трассирующих пуль замелькали над башнями танков. Где-то совсем рядом рванули два гранатных взрыва, послышались хриплые крики:

— Банзай! Банзай!

Лишь теперь Волобой понял хитрость японцев. Они переправили артиллерию на правый берег, и она стала недосягаемой для наших танков. А стрелковые роты остались здесь на левом берегу — нажимают из гаоляна. Теперь его танковый батальон оказался в тисках. «Надо скорее пробиваться через мост на правый берег и давить их пушки», — подумал Волобой и вдруг услышал в шлемофоне голос Звягина:

— Мост горит! Спешу!

На востоке над стелющимся над рекой туманом трепыхались желтые лоскутья пламени. Они то подскакивали вверх, то перепрыгивали с одного места на другое, растягиваясь в длинную огненную гирлянду.

— Гони! — крикнул комбриг.

Танки передового отряда помчались к горящему мосту. Хлобыстов глядел из люка на языки пламени, на взлетавшие искры и ничего не видел, кроме этого пламени, через которое ему предстояло пробиться. Слева из темноты ударила пушка. Снаряд пролетел над самой башней. Андрей дал два ответных выстрела и, не останавливаясь, ринулся на предмостную насыпь.

По темному настилу моста скользили фосфорические вспышки. Горели перила, и от этого весь мост был похож на огненный желоб, перекинутый с одного берега на другой.

— Только бы успеть... — подумал Хлобыстов и, переключив переговорное устройство на внешнюю связь, крикнул: — Дава-а-й!

Тридцатьчетверка врезалась в бушующее пламя и, гулко стуча гусеницами, помчалась на правый берег. Навстречу летел дым, бились о броню багрово-красные пласты пламени, рассыпаясь на тысячи кружившихся искр.

По левую сторону у самых перил грохотал танк Бушуева, идущий за командирской машиной. Вся нижняя часть бушуевского танка в огненном дыму. По нижнему люку мела огненная поземка, над башней — голова Бушуева. Оглядывая сверху путь, он кричал механику-водителю: