Михаил Зуев-Ордынец - Вторая весна

— Так-то вы, товарищ старшина, несете караульную службу? Подпустили посторонних людей вплотную к охраняемому объекту?

— Товарищ корреспондент? Вы? А это вы, товарищ доктор? — облегченно засмеялся завхоз. — Ох, и напугали! Я подумал было, не диверсанты ли какие, а я без оружия.

— А вы что, селедками фарватер отмечаете? — тронул Борис бочку.

— Здо́рово придумано? Теперь шофер как за перилки руками держится, — гордо ухмыльнулся завхоз.

— Выдумка неплохая. А чья?

— Тут не разбери-поймешь! — засмеялся завхоз. — Начал этот сабантуй Воронков. Знаете такого? Бывший сержант, мы с ним из одной части. Поговорил Илюшка с комсомольцами, встанем, мол, по краям обрыва, чтобы указывать шоферам опасный рубеж. Одним словом, как на фронте: здесь «разминировано», а здесь «берегись, мины!» Ребятам лестно, конечно, в герои попасть, они сейчас же посылают к деду, к товарищу директору то есть, делегацию: так, мол, и так, разрешите нам этот акт самопожертвования! Мы под танки, обвязавшись гранатами, не бросались, амбразуры в дотах своей грудью не закрывали, так разрешите нам хоть на краю пропасти вместо столбов встать.

— Сочиняете, старшина! — подмигнул Борис завхозу.

— Самую малость если. Я их слов не слышал, но считаю, что геройское дело и слов геройских требует! А по-вашему, как? А дед покрутил усы да как жахнет по ним и фронтальным, и кинжальным, и косоприцельным! Да вы что, говорит, психически больные? Неужели мы пустим машины по краю гибели без техники безопасности? Мы уже послали людей обставить по способу товарища Садыкова бочками и ящиками вое опасные и подозрительные места. Спасибо вам, но пока вашего геройства не требуется. А вот на целине-потребуется!.. Видите, как получилось? Разберись тут, чья выдумка? — Завхоз полез в карман и вытащил пачку «Дели». — Получка еле-еле, а курим «Дели». Закуривайте, товарищ корреспондент. А вы как на дороге очутились, не пойму я что-то?

Борис гмыкнул:

— Отстали. Случайно.

— Бывает, — деликатно отвел глаза завхоз, явно подумав о чем-то очень веселом.

Шура села на ящик, сразу почувствовав усталость, пустоту и холод в душе. Что-то отнято, что-то погасло. Исчезло в душе летящее чувство, и опять все стало будничным. И она рассердилась на себя, когда от вкусного селедочного запаха у нее вдруг разыгрался хороший аппетит.

А мимо шли машины: с прицепным инвентарем, станками, телогрейками, сапогами, матрацами, кирпичом, лесом, книгами, папиросами, консервами. Они шли уверенно, и лишь один раз, когда одна из них так чиркнула бортом по скале, что затрещало дерево, Шура запоздало ахнула, но ее успокоил завхоз:

— Напрасно нервничаете, товарищ доктор. Теперь у них дорожка верная.

Шура встала. Ей стало скучно и досадно на что-то. Она раздраженно крикнула Борису:

— Борис Иванович, вы нанялись селедочные бочки охранять? Я пошла!

Досаду, пожалуй, она чувствовала именно на Бориса. Водит большим носом по записной книжке, записывая что-то при луне, и не замечает, как двусмысленно поглядывает на них завхоз. Борис поспешно захлопнул книжку, но уйти им не удалось.

Из-за скалы выскочил на дорогу весь «большой хурултай». Крохалевых: отец, мать, Виктор и Тоня. Некоторое время люди удивленно смотрели друг на друга, потом Ипат спросил с трепетной надеждой в голосе:

— Петуха не встречали?

— Какого петуха? — обалдело посмотрел на него завхоз. — Да вы чего, правда?

— Петушок у нас из клетки вырвался и залился по дороге. Такое горе! — расстроенно объяснила мать.

— Пропала моя птицеферма местного значения! — сокрушенно шлепнул по бедрам Ипат. — Ты гляди, какая неудача!

Завхоз странно икнул и захохотал, застонал, схватившись за голову:

— Лиса вашим петухом закусила!.. Ой боженька, вчетвером за одним петухом гоняются!..

Теперь засмеялись все, даже Крохалевы, кроме Тони. Она надменно вскинула голову:

— Довольно глупый смех!

— Ух ты… какая! — оборвав смех, восхищенно прошептал завхоз. — Да вы не горюйте, девушка, я вам десяток петухов доставлю.

— Даром не надо твоих петухов, дитенок, — вздохнул горько Ипат. — Тут настоящего петуха нет. Ни хвоста, ни кукареку, ни ухажерского таланту. Наш-то забияка был и ворюга, каких поискать еще. А голос — что у дьякона!

— Наш-то хоть маленький был, а ё-ёрник! — вздохнула и мать.

Завхоз снова заикал, но захохотать не успел. Из-за скалы вышел Неуепокоев.

Он подошел к Шуре и спросил спокойно, но кривя некрасиво рот:

— Зачем вы выпрыгнули из машины?

Шура виновато улыбнулась и в смущении подняла плечо к наклонившейся голове. Она не знала, что ответить. Борис громко задышал и двинулся к девушке. Неуспокоев встретил его вызывающим взглядом и опустил руки в карманы пальто, оставив снаружи большие пальцы. Он ждал, пошевеливая высунутыми пальцами, и его тень от яркой луны тоже шевелила пальцами, длинными, как хвосты озлившихся котов. Борис молчал, ревнивая ненависть перехватила горло.

— А если крушение, если раненые и покалеченные люди валяются на дороге? — зловеще растягивая слова, спросил Неуспокоев, переводя взгляд на Шуру.

— Крушение? — прошептала Шура, прижав руки груди. И закричала, рванувшись бежать: — Где крушение?.. Пустите, да пустите же! — била она по рукам перехватившего ее Неуспокоева.

— Нет крушения, и раненых нет! Я выдумал! — крикнул прораб, напуганный ее порывом.

И когда Шура перестала рваться из его рук, он напряженно улыбнулся:

— Извините, напугал вас. Глупая, конечно, шутка. Я знаю, зачем вы здесь. Боже мой, все рвутся совершать подвиги! А ваше геройство, ваш самоотверженный порыв заменили, как видите, бочкой с селедкой. И проще, и легче, и скучнее.

Шура молча, не мигая смотрела ему в лицо, в его глаза, полные холодного лунного блеска.

— Что вы так смотрите на меня? Сердитесь? Не надо, — ласково взял он ее под руку. — Идемте. Колонна стоит недалеко.

Шура не шевельнулась, потом медленно освободила руку и пошла одна.

— А почему колонна стоит, товарищ прораб?! — крикнул завхоз.

— Дальше хода нет. Дорогу размыло, — любезно улыбнулся ему Неуспокоев.

— И еще новость! Васька Мефодин поймался. Допрыгался! — мстительно сказал Виктор.

— Как поймался? Кто его поймал? — вынырнул Борис из омута ослеплявших и оглушавших его чувств.

— Вы же слышали: дальше дороги нет! Нет, нет дальше дороги! — со злой настойчивостью повторял за его спиной Неуспокоев.

Колонну остановила широкая промоина. Она начиналась где-то на вершинах гор, постепенно расширяясь, сползала к дороге, разрывала ее нешироким, но глубоким оврагом, уходившим вниз, в долины. На краю промоины-оврага, когда подошел к ней Борис, стояли Бармаш и Галим Нуржанович.