Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

— Подойдешь к петуху, — громко шептала свекрови молодица с явными признаками скорых родов, — а он вдруг заверещит! Сколь ты не клянись, сколь ты не крестись, а кто ж тогда поверит твоей честности? Ой, мамонька, вдруг приключится беда-а!

Старуха в ответ сама смахнула слезинку: «Хоть бы помереть без срама, вовек воровкой еще не слыла!»

Сбросив порядком побуревшую суконную фуражку и разгладив гребешком стриженные «под горшок» поседевшие волосы, Андрей Степаныч вызвался первым подойти к петуху. Человек расчетливый, он правильно решил, что, накричавшись вдоволь, пока его несли в плетушке, петух едва ли заорет сейчас. Поэтому был смысл раньше других доказать собравшимся свою невиновность. Пройдя испытание первым, он встанет около петуха для наблюдения за правильным выполнением обычая. Вот тогда-то и осуществится задуманная им месть!

Зная, что за ним следят, Андрей Степаныч глядел с таким умилением на черного петуха, словно тот был иконой, да еще с нарочитой торжественностью перекрестился. Поклонившись степенно народу и незаметно для самого себя поеживаясь, он осторожно подошел к «судье» в черных всклокоченных перьях. Хоть и с трудом, но губы бывшего приказчика привычно растягивались подобострастной улыбочкой. Так когда-то он подходил к «большим людям»: к купцам и уездному начальству. Ласково смотря на петуха, Андрей Степаныч ловко округлил вокруг него руку. На расстоянии казалось, что он вплотную прикоснулся к петуху. Молчанием птица подтвердила честность Андрея Степаныча. Вот когда он по-хозяйски выпрямился, словно вновь настало время скидывать перед ним шапку. Встав вплотную у самой плетушки с петухом, бывший приказчик скомандовал:

— А ну, выходи! Который следующий?

Произошла заминка — никто не решался первым доказать свою непричастность к пропаже. Всем известно, что петух птица капризная, а потому каждого кутозерца одолевал страх. Толпа глухо шепталась, люди старательно уговаривали, подталкивая друг друга.

— Иван Парфеныч, друг! Будто не веришь в себя? — выпихивал кто-то старичка с реденькой бородкой. — Подь, подь со христом…

— Тебе бы самому идти! — сердился тот, пятясь слабыми ногами. — И тебе бы! Не стариковско дело ленты шелковы красть: не на бороду весить!

Долго гудел сход, но никто не двигался с места. Наконец тихонечко заковылял к петуху самый захудалый житель Кутозера бобыль Богданов. Толпа сразу затихла. Опираясь на костыль, с трудом брел на «суд» старик. На лице, заросшей редкой дорожкой белых волос, бродила усмешка. Над собой или над петухом, или над столпившимся глупым людом смеялся древний лесовик? Пальцем прикоснулся он к разодранному в драках гребню «судьи» и вновь усмехнулся. Должно быть, впервые за всю его долгую жизнь смотрели на него земляки с завистью: «Тебе-то счастье… Каково-то нам будет?»

Опять заволновался народ — кому теперь брести? Казалось страшным идти поодиночке, и вот человек пять двинулись скопом. Медленно потянулись добровольные мученики к петуху. Одни с раболепной улыбочкой- другие с тупо выпученными глазами и приоткрытым ртом, и все почему-то одним боком вперед, словно каждого из них кто-то невидимый тянул на привязи. Шедший впереди сын Андрея Степаныча Федька зачем-то сгорбился и, подскакивая на согнутых в коленках ногах, приветливо кивал головой птице, словно петух был ему лучшим другом. «Не подведи меня, петушок разлюбезный», — читалось на его лице. Чем ближе подходили к петуху несчастные, тем их лица делались бледнее. У замыкающей шествие беременной молодицы на щеках и лбу задвигались желтые пятна. Испытуемые приостановились вблизи петуха. Федька совсем пригнулся к земле, рот его перекосился, бессильно закачались руки. Он чуть дотянулся до хвоста птицы и отпрянул назад, быстро-быстро семеня, пытаясь придать себе достойный вид.

— Ну! Ну! — бормотал он, вытирая рукавом пот с лица. — Ежели человек не воровал, так уж петух не погубит. Это ни в жизнь!

Вся группа благополучно миновала опасность. Только с беременной молодухой едва не случилась большая беда. Она шла последней и, когда осталась одна перед петухом, то застыла от страха на месте. Понукаемая криками, она двинулась к кошелю, медленно ступая широко раскоряченными, толстыми, словно бревна, ногами. Вскидывая шеей, петух тревожно посмотрел на нее и вдруг напружинился, вытягивая шею и закатывая глаза… На лице несчастной молодухи мелкими бисеринками выступил пот. В толпе кто-то взвыл от ужаса: на век сейчас «судья» опозорит молодицу! Петух открыл глаза, прислушался к непонятному ему воплю и забыл прокукарекать… Только этим спаслась несчастная от вечного срама. Женщина не помнила, как добралась к родне и запричитала, прижимая ладони к животу:

— Ой, дитю заколотилось! Ой, было страху! Ой, лихоньки!

Прошли «испытание» еще десяток кутозерцев. Андрей Степаныч с нарастающим нетерпением следил за комсомольцами. Те, как всегда, держались кучно.

— А чего ж это комсомольцы не выходят? — громко скомандовал он. — Прошу-с, как раньше у господ выговаривали, одолжения!

Ребята давали сигналы друг другу и глазами, и жестами, и подталкиванием локтями, но каждому казалось боязным заявить об отказе комсомольской ячейки подчиниться глупому обычаю.

Учительница была с ними. Хотя от нее не требовали испытания петухом, она волновалась не меньше других. Вплотную подступил момент проверки. Хватит ли у комсомольцев сплоченности или кто-нибудь из ребят все же не устоит перед приказом родни?

Кулак не спускал взгляда со Степки — представителя от Кутозера в волостной комиссии по обложениям. Чувствуя сейчас свою силу, Андрей Степаныч проговорил:

— А нут-ка, Степка, вылазь-ка на суд божий!

Его толстые губы с особым удовольствием сделали ударение на слове «божий». Кое-кто из толпы подмигнул почтенному кутозерцу, косясь на парня: дескать, покажем безбожнику, какой есть наш суд!

Никто не заметил, что рука Андрея Степаныча словно прилипла к корзине. От его совсем незаметного со стороны толчка кошель пошатнулся бы. Чувствуя колебание под ногами, «судья», конечно, не удержится от тревожного крика. Ничего иного Андрею Степанычу и не хотелось. Так должен был осуществиться «суд божий» над его обидчиком.

Степка ничем не отличался от других кутозерских парней, разве что был любознательнее их. Как более сообразительного, Лена считала его своим помощником по комсомольской работе и старательно готовила всю зиму к осенним испытаниям в мореходную школу. Его роднило с ней общее горе. У парня, как и у нее, отец погиб на войне. Жил Степка в семье дяди, крутого и властного хозяина. Тот ненавидел племянника, как вожака молодежи, и не раз кулаками напоминал, что в Кутозере старые обычаи пока сильнее новых порядков.