Карпов Васильевич - Двое в песках

Страшный, палящий день показался длиннее года. Но настал час, когда и люди и солнце опять свалились на песок в полном изнеможении. Люди радовались, что дотянули до вечерней прохлады. А солнце смотрело глазом, наполненным кровью от ярости, и словно шептало: «Ну погодите, завтра встретимся!»

Яновский и Панаев бросили все: палатки, вещевые мешки, остатки продуктов. Каждая мелочь теперь казалась гирей. Яновский бросил и автомат. Панаев покачал головой, прошептал:

– Нельзя.

Игорь скупым жестом, полным безнадежного отчаяния, дал понять - теперь все равно, все кончено. Панаев тоже не мог нести оружие в руках, оно казалось тяжелым, как ствол пушки. Но бросить его означало сдаться окончательно. А Василий этого не хотел. Он пристроил автомат на спине, прикрепил его поясным ремнем, чтобы не болтался.

Избавившись от всего лишнего, они снова двинулись в распахнутую перед ними песчаную пучину. Как потерпевшие кораблекрушение, взбирались с волны на волну, всеми помыслами устремляясь к обжитой земле. Пустыня теперь для них действительно была волнистым морем, потому что они уже не шли, а ползли по барханам, припадая к ним всем телом, будто плыли.

К середине ночи Панаев стал отставать.

Игорь заметил, товарищ отстает, но делал вид, что не видит. «Тащить его все равно не смогу. Если он не поползет дальше, какой смысл погибать обоим?» Яновский продолжал ползти вперед. «А если он останется живым и выберется? Или его найдут чабаны? Что тогда? Начнутся упреки. Станут презирать - бросил в беде товарища! Опять кодекс!… Что за магическая сила у этих моральных законов! На сотни километров нет жизни, пустыня - ни людей, ни зверей, ни единой птицы. А закон действует. Нет, надо бросить к черту все эти понятия и спасать жизнь. Как она прекрасна, как много впереди интересного! Мама, папа, Ася, я не хочу от вас уходить! Я не хочу оставаться в этих проклятых песках! - И Яновский греб песок из последних сил, все дальше и дальше удаляясь от Панаева. - Но если я уползу, а он останется жив? Ведь я вернусь туда, где все эти правила и обычаи действуют в полную силу. Меня объявят трусом и предателем. Напишут письмо родителям. Узнают все знакомые. И мать и отец будут краснеть за меня. Пожалуй, даже подумают: уж лучше бы ты остался в барханах, чем приносить нам в старости такой позор. Ну мать, может быть, и не скажет, а отец отвернется навсегда. Об Асе и думать нечего. Что же останется из того, к чему я стремлюсь? Значит, вся жизнь померкнет? Значит, мое счастье зависит от того - выберется или нет он? А может, сыпнуть ему горсть песку в рот? И тогда все навека останется здесь, в песках. Пустыня, она умеет хранить тайны! Если и найдут его, никому не покажется странным, что у погибшего в пустыне песок во рту. К тому времени ветер его вообще заметет».

Может быть, кровь в пересохших жилах стала двигаться еще медленнее, может, чувства окончательно притупились от безводья: Игорь даже не испугался этой неожиданной страшной мысли. Он думал тягуче, без волнения, будто ему не впервой убивать человека. Только один раз на секунду ему стало не по себе. Он случайно взглянул на небо и увидел там крупные, яркие звезды. Они были словно вытаращенные от удивления глаза, даже мигали, как живые.

Игорь остановился. Он размышлял и все не мог принять окончательного решения: его смущали звезды.

Панаев догнал Яновского не скоро. Он подполз и опустился рядом. Отдышавшись, посмотрел на Игоря и долго не отводил от него глаз. Потом Василий потихоньку стал пятиться. Отодвинулся назад шагов на десять и там сел.

Яновский все размышлял. У него даже кровь задвигалась быстрее от леденящих мыслей.

Вдруг Панаев вяло махнул рукой и взволнованно просипел:

– Мы спасены. Я его, кажется, поймал.

– Ты о чем?

– Комар, Игорь! Комар!

– Ну и что?

– Чудило. Не понял? Комары около воды бывают. Значит, недалеко осталось, раз он сюда залетел. Ты слышал в прошлые ночи комаров?

– Нет.

– Давай соберем все силы. Теперь близко.

Яновский облегченно вздохнул. Напряжение в его голове сразу спало: «Маленькое существо комаришко, а от какой беды отвел!» Игорь оживился, повеселел, даже предложил товарищу:

– Давай помогу. Держись за меня. Держись, Вася. Вылезу - памятник поставлю этому комаришке!

Солдаты двинулись вперед с новыми, неведомо откуда взявшимися силами. Они поднялись на ноги и, поддерживая друг друга, пошли, спотыкаясь и качаясь из стороны в сторону.

Когда эти движущиеся тени спускались во мрак между холмами, казалось, они больше оттуда не появятся - растворятся там, исчезнут. Но проходило время - и на освещенное луной, ребристое, как шифер, тело бархана снова выбирались из черноты две трепетные фигурки.

Солдаты шли. Падали. Вставали. И снова шли.

К утру, как это бывало каждый раз за последние трое суток, путники опять лежали, не проявляя ни малейших признаков жизни. В это утро они очнулись еще позже, чем вчера. Не было ни палатки, ни вещевых мешков. От солнца защищаться больше нечем. А впереди, насколько хватало глаз, все выглядывали и выглядывали одна за другой песчаные волны.

Солнце с утра впилось в изможденных людей. Они высохли окончательно и были теперь похожи на мумии. Кожа стала коричневной и тонкой, как папиросная бумага. Казалось, она порвется при первом же неосторожном движении.

Панаев уже не чувствовал жажды, тело перестало выделять испарину, кровь сгустилась до предела, в организме выключились все процессы, связанные с потреблением влаги. Подступали три смерти: от жажды, от истощения, от солнечной радиации. Говорить они уже не могли, только изредка обменивались отдельными словами.

Последней вспышкой угасающего сознания Панаев сообразил: «Нужно лечь на северном склоне бархана, там должно быть немного прохладней».

Он сполз на северный скат. Понял или нет Яновский, но он последовал за ним.

Когда Василий пришел в себя, он увидел против себя ящерицу. Она смотрела на него немигающими глазами, а шейка ее нервно пульсировала. Они долго смотрели так друг на друга. Наконец Василий дунул в остренькую мордочку ящерицы, и она, метнувшись в сторону, зарылась в песок. «А в песке должно быть прохладнее», - подумал Панаев и стал разгребать сыпучую массу. Песок действительно, чем глубже, тем становился прохладнее. Он казался даже чуточку влажным. Василий заработал быстрее. Скоро он выскреб длинную лунку. Разделся догола. Лег в эту ямку и укрылся обмундированием сверху от солнца. Измученное тело радостно прильнуло к прохладному песку. Василий почувствовал некоторое облегчение. Яновский делал то же, что и Панаев. Он слепо повторял за ним все.

Однако мало-помалу песок стал нагреваться от соприкосновения с горячим воздухом и разогретым телом. Тогда Василий, лежа на боку, стал готовить рядом новое место. Расчистив лунку, он перевалился туда и не торопясь углублял лунку на прежнем месте, отрывал новый слой еще более прохладного песка.