Михаил Колесников - Право выбора

Может, помнишь Костю Глущакова — буровой мастер, а тогда разгильдяй был изрядный…

Аркадий Андреевич рассказывал о рудничных делах, а я слушал рассеянно, думал о своем. Нахлынули воспоминания. Катя Ярцева… Главный инженер карьера! На руднике — большое начальство. Строгая, властная… Все это как-то не укладывалось в голове. Я знал другую Катю Ярцеву…

Припомнилась та последняя весна, ветреная, какая-то тревожная. В ту весну почему-то было очень много оранжевых бабочек. Они порхали в зарослях ольшаника, залетали в забои, тучами висели над палатками. Где-то за Кондуй-озером горела тайга.

Я уходил тогда с рудника Солнечного, чтобы никогда больше не вернуться сюда. Шел по крутой тропе на перевал, по той самой тропе, по которой только что спустился в поселок. В руках был самодельный баул из фанеры, в кармане тысяча рублей — все, что удалось накопить. К бегству из тайги стал готовиться еще с прошлого лета. Отпустили не совсем охотно, но без упреков: ведь я был молод и уезжал учиться в Москву. Сам Кочергин обнял напоследок.

— Жаль отпускать, — сказал Иван Матвеевич, — толковый ты парнишка. Будем надеяться, что еще вернешься на Солнечный, но уже инженером.

Откуда Ивану Матвеевичу было знать о моих больших планах? Звание инженера меня прельщало мало. Мне нужен был целый мир, и я смело отправлялся в неведомое с маленьким фанерным баулом и скромным запасом денег. Я родился и вырос в тайге и никогда не бывал дальше глухого полустанка. Но нашелся человек, который заронил мне в душу смутную тревогу, сумел разглядеть во мне что-то особенное.

И когда тот человек, гостивший на нашем руднике, уехал, я вдруг ощутил непонятную пустоту в сердце, тяжело затосковал. Неудержимо потянуло в шумные города. Привычная жизнь опостылела. Все, что творилось тогда вокруг, как-то утратило смысл. Каждый день был наполнен мучительным раздумьем, отравлены были все маленькие радости.

Я покидал рудник без сожаления, отсутствующим взглядом смотрел на запыленные лица людей, на наши жалкие палатки, в которых мы почти два года, в дождь и в стужу, спали прямо на земле, подбросив под бока охапку еловых веток.

И, лишь поднявшись на перевал и окинув глазами молчаливую лесную ширь, я вдруг почувствовал, как бесконечная грусть охватывает меня. Стало жаль, что в последние дни так и не побродил по знакомым распадкам, не сходил к Кондуй-озеру, не слушал по утрам в березовой роще щебетанье красногрудых птиц.

На перевале меня ждала Катя Ярцева. Она стояла, прислонившись к стволу высохшей сосны, руки были безвольно опущены, на глазах блестели слезы. Тоненькая смуглая девушка в коротком ситцевом платьице. Да, синее платье в горошину… Ветер рвал подол. Трепыхался конец голубой косынки.

Катя метнулась ко мне, хотела обнять за шею, но я легонько отстранил девушку. Нет, я не хотел больше с ней встречаться и разговаривать после того позорного случая…

Все началось вот с чего: нежданно-негаданно я прославился. Каждый раз почтальон приносил пачки писем от совсем незнакомых людей. На руднике я стал первым парнем. И если раньше рудничные девчата заглядывались на рослого синеглазого Киприяна, взрывника, то теперь Киприян был забыт, и я улавливал во взглядах девушек, когда они встречались со мной, острое любопытство. Больше всех мне нравилась Настя Куржей, гордая, красивая дивчина с пышным венцом волос на голове и с огромными горячими глазищами. Не так давно она презрительно щурилась, когда я заходил в контору, а теперь все переменилось: Настя стала приветливой, на вечеринках танцевала только со мной. И никто не находил в том ничего необычного: первая рудничная красавица принадлежала мне по праву.

Только Катя Ярцева не смогла смириться с этим: ведь еще с детства мы дружили с ней, делились самым заветным. Когда моего отца придавило на лесоразработках огромной пихтой, а мать умерла от тифа, старый Иннокентий, отец Кати, приютил меня в своей охотничьей избушке. Мы с Катей росли как брат и сестра, спали на сдвинутых лавках. Рябковали по осенней мокряди. С покрова начинался сезон белковья, и Иннокентий всегда брал нас, детей, с собой в тайгу. Он даже подарил мне старинное нарезное ружье с граненым стволом. Спереди к ружью были приделаны сошки. Катя вела хозяйство, чинила наши меховые пимы и белье. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я ушел из дому на курсы экскаваторщиков, а позже вернулся на рудник.

Катя меня любила, но я не принимал ее любовь всерьез. Мне даже в голову не приходило, что она считает меня своим женихом, страдает, когда я заговариваю с другими девушками. Кончилось тем, что она приревновала меня к Насте Куржей. Она на каждом шагу преследовала эту девушку, грозила ей. А я даже не подозревал ничего.

Скандал произошел на торжественном вечере: чествовали экскаваторщика Терюшина Аркадия Андреевича, с семьей которого я сдружился за последнее время. Аркадий Андреевич и тетя Анюта, в отличие от других, жили в землянке, и здесь часто собиралась молодежь. Прифрантившись, в веселом настроении подходил я к землянке. И вдруг услышал перебранку, крики. Дверь распахнулась — мимо пронеслась Настя в изодранной белой кофточке. Киприян и Костя Глущаков удерживали Катю, которая норовила вырваться. Волосы на ее голове были всклокочены, глаза горели диким огнем.

— Ну отличилась Катька-стерва! — сказал в сердцах Киприян. — Всю обедню нам испортила. Осрамила Наську при всем честном народе. А все из-за тебя, рыжий пес!..

Я сразу понял все. В сердце закипела злость на Катю. Я возненавидел ее в тот вечер, возненавидел, как думалось, навсегда. Какое она имела право вмешиваться в мои дела? Надоедливая девчонка… Если бы можно было поколотить ее, как в детстве!.. С тех пор я перестал заходить в избушку Иннокентия, а когда встречал Катю, то отворачивался.

Недели две экскаваторщики потешались надо мной, а я ходил будто оплеванный. О прежних отношениях с Настей Куржей не могло быть и речи: она стала сторониться меня.

И вот после этого Катя пришла на перевал. Она ничего не говорила, ни в чем не упрекала, но в ее заплаканных глазах была беспредельная тоска. Но какое мне было дело до ее горя? Я шел в большую неведомую жизнь, и в той жизни не было места этой простой таежной девушке в синеньком ситцевом платьице.

Отстранив Катю, я быстро зашагал к полустанку. Но она догнала меня, сунула в руку какой-то предмет: я повертел перед носом голубовато-серый кусочек железа, и, должно быть, на моем лице отразилось недоумение — это была «железная роза», редкая находка, необычайный кристалл, напоминающий цветок. Где Катя подобрала его? Она вообще любила собирать пестрые камни, бурые железняки с красивой побежалостью, яркой, как павлинье перо, железные цветы арагонита, белоснежные, на вид очень хрупкие. Такими камнями был завален весь угол в избушке.