Михаил Колесников - Право выбора

— Возьми на память о руднике, — сказала Катя, и голос ее задрожал.

Сувениры, глупая сентиментальность… К чему все это? Она все еще осталась ребенком, так ничего и не поняла. Как будто мы по-прежнему играем в красивые камешки. Можно было вернуть этот нелепый подарок или забросить его в траву, но что-то удержало меня: я сунул «железную розу» в карман.

И лишь в Москве, много лет спустя, в минуты полной опустошенности я понял многое из того, что было. Я понял, что мимо меня прошла настоящая любовь, но думал о прошлом без горечи, как думает обо всем бесконечно усталый человек, и мог лишь сожалеть, что в свое время не был добрым, отзывчивым. И еще я понял кое-что: тот случайный гость на руднике, видный писатель, который заронил в мое сердце мысль о каком-то особом моем назначении в жизни, ошибся. А возможно, он и не ошибался, не старался разбудить во мне честолюбие; просто он был неравнодушен ко всем людям и в каждом находил что-то особенное. Так ничего из меня и не вышло. Просто не хватило пороху, или, как говорят, жизненных наблюдений…

Как бы то ни было, но вот я после долгих лет скитаний вновь очутился в знакомых местах. Рядом сидит Аркадий Андреевич. А где-то совсем близко, в нескольких минутах ходьбы отсюда, находится Катя Ярцева. Екатерина Иннокентьевна, главный инженер огромного участка работ, одно из главных должностных лиц на руднике. Трудно даже представить ее в этой роли. Впрочем, двенадцать лет — большой срок…

Как я узнал, Аркадий Андреевич вовсе не был больше машинистом экскаватора. Со своим «Уральцем» он распрощался еще четыре года назад, когда его назначили горным мастером на участке.

— Потеха была, — с юмором вспомнил Аркадий Андреевич. — На старости лет за парту усадили, заставили экзамен сдавать. А для меня что бригадир, что мастер. Только мороки прибавилось. Так-то, парень!

Но старик явно лукавил. Это было большое повышение по службе. Горный мастер не последняя фигура на руднике. Он руководит целым участком, ему подчиняются бурильщики, взрывники, экскаваторщики. Он за все в ответе, но зато и держит всех в ежовых рукавицах. Даже распоряжения высшего начальства передаются рабочим только через него, и лишь сам начальник рудоуправления может назначать или перемещать мастера.

Аркадий Андреевич, что назыв ается, по́том и кровью заработал звание техника, а должность теперь занимал почти инженерскую. Кочергин питал особое пристрастие к людям с большой практикой и всячески выдвигал их. Это была «крепкая кость», опора. С ними зачинал Иван Матвеевич дело и дорожил ими.

— На том и порешим, — сказал Терюшин вечером, — возьму на свой участок, к Бакаеву: помощник ему нужен. Ну, а кадровиков обломаю. К руде тебя пристроить следует. А сейчас — спать…

На следующее утро мы направились в отдел кадров. Перешли через путепровод. Навстречу попадались рабочие в пропыленных одеждах. С некоторыми Терюшин заговаривал или обменивался коротким приветствием. Я пытливо вглядывался во все, что попадалось на пути. Да, здесь была своя жизнь, мне совсем незнакомая. И снова непонятно почему сделалось тоскливо на душе.

Удивительное дело! Вот было глухое, почти безлюдное место… Я знал здесь каждый увал, каждую тропку, бродил с ружьишком в непролазной чаще. И все, все, как по колдовству, пропало.

Будто ступени широкой лестницы, тянутся уступы карьера. А на уступах и на дне глубокой железной чаши, над которой день и ночь клубится красноватая пыль, сотни совсем незнакомых людей, приехавших сюда со всех концов. Они вжились в тайгу, в рудник, считают этот край своим. А я — чужак. Для них я — чужак, новичок.

Отдел кадров размещался в трехэтажном здании рудоуправления. Аркадий Андреевич провел меня к инструктору отдела, пожилому человеку с гладко зачесанными белыми волосами. Он сидел, положив локти на стол; костлявые плечи поднимались почти вровень с ушами. На нем был темно-синий китель с потускневшими металлическими пуговицами. Мне не понравился прямой, рассекающий взгляд кадровика, как у следователя, его тонкий острый нос, мягкая, слегка снисходительная улыбка. Он ощупал меня зоркими глазами с ног до головы, кивнул на стул.

Я уселся, а кадровик, нацепив на нос очки в железной оправе, стал неторопливо изучать мои документы. Наконец он вернул документы, стеклышки очков уставились на меня, вопросительно поблескивая:

— Чем могу быть полезен?

— Видите ли, я когда-то работал на вашем руднике, был машинистом экскаватора..

— Так.

— Вот вернулся и хочу снова работать.

Кадровик закурил папиросу, выпустил тонкую голубую струйку дыма изо рта, задумался.

— Значит, работать у нас?

— Да.

Он снова задумался, сощурил глаза. Это был бесстрастный человек, холодный, как айсберг. Сразу стало легко, свободно: я уже знавал подобных людей. Вот сейчас за его высоким бледным лбом заработала счетная машина, и он с точностью счетной машины определит мое место в огромном коллективе рудника, мою судьбу. Прошлое? Главное — то, что я не был ни под судом, ни под следствием, не бежал из заключения. В противном случае начались бы дополнительные расспросы.

Но на этот раз счетная машина не сработала. Кадровик улыбнулся широко, по-человечески просто, обнажив два ряда крепких белых зубов, сказал сокрушенно:

— Ума не приложу, куда же вас пристроить! Может быть, в управление? Но не станете же вы переписывать скучные бумажки, заполнять графики?

— Хотелось бы что-нибудь попроще. Грузить. Камни таскать, что ли. Физический труд. От бумажек у меня заскок в голове. За должностью не гонюсь. Грузить, таскать. Да я ничего другого и не умею. Техника-то у вас новая.

— Понимаю. Дело хозяйское, неволить не станем. Так куда же вас все-таки определить?..

Выручил Аркадий Андреевич.

— У Бакаева на «Уральце» нет помощника.

Кадровик наморщил лоб. Он не спешил ухватиться за предложение Терюшина, — видно, у него были свои соображения на этот счет.

— Бакаев пока справляется и сам, — сказал он сердито. — А вот если на отвальный плуг… Чуть-чуть получиться. Да там и учиться нечего. Человек вы грамотный, разберетесь быстро.

— Это на место того, который ушел вчера? — полюбопытствовал я. — Встретился с ним на перевале…

Кадровик безнадежно махнул рукой:

— А, Сенька Пигарев! Рвач, каких мало… Ну, как насчет отвального плуга?

Мне было все равно. Отвальный плуг так отвальный плуг! Но опять вмешался Аркадий Андреевич.

— Тебе, Парамон Ильич, только бы человеко-единицу в графу поставить, — заговорил он горячо. — Выбыла человеко-единица, прибыла человеко-единица. А этот парень машинистом экскаватора был. С месяц поработает помощником, а там и сам за рукоятки сядет. Прямой резон к Бакаеву его пристроить. Сам знаешь, с машинистами туго. На плуг и бабу поставить можно.