Анатолий Буйлов - Большое кочевье

Гора Колокольня, вот она — рядом. Воздух чист и прозрачен настолько, что видны на горе отдельные небольшие кустики стланика, серые камни, торчащие из-под снега, кажется, протяни руку — и дотянешься до горы.

Но вот уже больше часа волокут олени нарты по кочкам, через ручьи, с увала на увал, мимо озер, по зеленым скользким мхам еще не оттаявших болот, через мелкие овражки, заполненные раскисшим снегом, но гора стоит на месте, все так же близка и недосягаема, будто заколдованная. Продымленные торбаса у пастухов давно раскисли, от ледяной воды занемели ноги.

— Не отставай, Николашка! — то и дело покрикивает Костя. — Половину прошли уже, еще немного — и на месте будем. Ах ты, чертов олень! Чего спотыкаешься? Пустую нарту тащить ленишься… Тов! Тов! Тов! — предупреждающе кричит он перед очередным бурлящим потоком. — Осторожней, Николка! Здесь глубоко, прыгай дальше. Веселей, веселей, ребятки! Чаевать скоро будем! Чаевать! — Очень похоже, что Костя не столько оленей и Николку подбадривает этим криком, сколько самого себя.

В полдень пришли на место. Но обещанная Костей чаевка не состоялась. Сложив нарты штабелем в три яруса на высоком холме, пастухи немедленно пустились в обратный путь.

— Почаюем на берегу, — пообещал Костя, тревожно и недовольно оглядываясь на солнце, точно это оно мешало ему разложить на холме костер и вскипятить чай.

«И куда он ломится? — недовольно поморщился Николка. — Бежит как на пожар. Ну, потеряли бы мы на чаевку полчаса, что эти полчаса дадут ему? Паникер, оказывается, Костя».

Но, добравшись наконец до берега и взглянув на лиман, Николка содрогнулся, почувствовал, как между лопаток его протянуло холодком. Он с трудом верил своим глазам: за пять часов лиман стал похож на забрызганную тушью, измятую, изодранную в клочья грязно-белую скатерть. На льду всюду чернели промоины. Стоявшее в зените солнце, точно очнувшись после долгого зимнего плена, яростно жгло, сметая с земли всякое белое пятнышко.

Костя спустился на лед, долго ходил по нему, стучал палкой, притопывал, озирался по сторонам, во что-то вглядывался, к чему-то прислушивался. Наконец, вернувшись на берег, тревожно спросил:

— Как думаешь, успеем пройти или лучше вокруг?

Николка пожал плечами.

— Если через лиман пойдем — через полтора часа дома будем, — вслух рассуждал Костя. — А если вокруг по берегу — два дня потеряем. Речки сейчас разбухли, придется кочевать через гольцы… Попробуем через лиман… Главное, чтобы лед вокруг берегов не растаял весь, а то видишь, кругом уже вода, только перемычки остались, как только эти перемычки растают, сразу отливом весь лед в море унесет… — Он решительно отшвырнул папиросу, взял повод и повел свой аргиш на лед. У кромки он остановился, предупредил: — Рядом с моими оленями не иди, метров на двадцать отстань. Если в опасном месте олени запутаются и брыкаться начнут, режь уздечки, не жалей! Если провалятся средние олени, не лезь к ним — уволокут и тебя, лучше тоже обрезай уздечку. Если я провалюсь, кидай сразу маут, маут заранее развяжи, приготовь его. Иди точно по моим следам, никуда в сторону, пока я не скажу, не отходи. В случае чего — не паникуй.

И они пошли. Это была самая жуткая, самая безумная в Николкиной жизни кочевка. Он слышал за спиной сухие щелчки оленьих копыт и молил судьбу, чтобы олени не запутались в уздечках, не завертелись бы спутанным клубком, как это часто бывало на суше, и не проломили бы изъеденный, точно простреленный шрапнелью, лед. Временами ему казалось, что лед под ногами шипит и плавится, словно ломтик сала на горячей сковородке. Особенно страшно было, когда караван выходил на длинные извилистые мосты шириною не более четырех-пяти шагов. С обеих сторон страшно чернела вода, мосты похрустывали, покачивались — крупная рябь в такт ударам копыт отходила от зеленоватой кромки льда. В таких местах стоило только одному оленю, чего-то испугавшись, отпрянуть в сторону, посильней ударить копытами — и весь аргиш, связанный друг с другом крепкими ремнями, неминуемо рухнет. Но об этом лучше не думать. Олени аккуратно идут след в след, не натягивая, не ослабляя уздечек, — они наверняка ощущали опасность, потому что испуганно таращили глаза и тревожно раздували ноздри.

Задний Костин олень на совершенно, казалось бы, безопасном месте обрушился в воду, но передними копытами он все же успел зацепиться за кромку льда и, натянув повод, тащил за собой отчаянно упирающегося предпоследнего оленя. Весь аргиш, как по команде, остановился, и это было опасно. Николка стремительно подбежал к барахтающемуся оленю и, хлеща по воде палкой, дико закричал на него. Весь аргиш вздрогнул, подался вперед и вырвал из полыньи незадачливого перепуганного оленя. Костя, похвалив Николку, указал ему, где обойти опасное место.

Скоро Николка обратил внимание на то, что чем ближе подходили они к центру лимана, тем меньше становилось промоин. Это обстоятельство успокоило его, он взбодрился, тревога, холодом сковавшая его тело, уходила прочь. Но очень уж короткой оказалась передышка. Пройдя центр лимана и приблизившись к желанному берегу, пастухи вновь попали в лабиринты промоин, вновь ощутил Николка под своими ногами ненадежную, коварную твердость льда и холодную страшную глубину под этим льдом.

Караван делает невероятные петли, иногда он заходит в тупик, упирается в полынью, с трудом разворачивается назад, обходит ее. Но что это? Николка увидел на берегу черный столб дыма.

— Костя! Дым! Смотри, дым вон там!

Но Костя уже остановился, приставив ладонь ко лбу, смотрит на дым. Дым густой и черный. Там, на берегу, пастухи подают какой-то сигнал… Но какой? Костя задумался: «Отчего пастухи развели такой большой костер не рядом с палаткой, а ушли по берегу километра за два от палаток? Может, там, где они развели костер, по их разумению, крепче лед. Как бы там ни было, но зря сбивать караван с выбранного направления пастухи не станут. Им сверху видней.»

Костя решительно повернул аргиш в сторону дыма. Вот уже четко виден берег, видны фигуры трех пастухов: Хабаров и Шумков несут вдоль берега бревно, Фока Степанович, согнувшись, что-то делает.

«Зачем они таскают плавник? — недоуменно думает Костя. — Второй костер жечь собираются? Зачем?..»

— Костя! Они же плот вяжут! Там вода! Вода кругом!!!

— Чего ты выдумал? Не мели ерунду… — неуверенно отмахивается Костя, но тотчас же смолкает. Он видит плот на воде, вот к нему подводят пастухи принесенное бревно, вот привязывают его, стучат топором. Да, действительно, Николка прав, кругом вода, от того места, где стоит плот, метров пятьдесят чистой воды, в других местах полоса воды гораздо шире. Молодцы, ребята!

Однако надо спешить — отливное течение медленно отодвигает льды от берега. Хабаров вспрыгивает на плот, торопливо отталкиваясь шестом, плывет к кромке льдов — все ближе, ближе. Он пытается улыбаться, но улыбка у него не получается, дай бог не свалиться с утлого, наскоро связанного плота. Плот юлит, то и дело кренится, но все-таки это настоящий деревянный плот, спасительный плот. Осторожно придерживаясь шестом за кромку льда, Хабаров скомандовал: