Анатолий Буйлов - Большое кочевье

Этот вопрос застал Николку врасплох, он даже похолодел от сознания вины. «Какой же идиот я!» — мысленно выругал себя Николка и, виновато опустив голову, краснея до корней волос, подавленно сказал:

— Вот, черт… забыл я об этом спросить. Этот Беляев все мне перебил…

— Ну ладно, брат, не переживай, в записке я спрашивал и про Хабарова, но Беляев о нем забыл ответить, значит, жив Хабаров — это главное. Молодец, что быстро прибежал, поможешь Косте, а то одному ему тяжело со стадом управляться.

Каюры не обманули пастухов: лиман действительно густо ощетинился торосами, они лежали и торчали повсюду хаотически, словно обломки до основания разрушенного мраморного города.

Третьего мая к палаткам подкатили две собачьи упряжки. Пастухи вышли встречать гостей. Впереди, широко улыбаясь, согнувшись под тяжестью рюкзака, шел Николай Хабаров, следом, оглядываясь на каюров, шла Иванова, Николка первым увидел, что у Хабарова нет большого пальца.

— Тебе отрезали палец?! — со страхом спросил Николка.

— А на что он мне, тезка, палец этот? — искренне рассмеялся Хабаров. — Лишний он был — вот и отрезали. Ха-ха-ха! Не дрейфь, тезка, была бы голова на плечах цела! — Глаза у Хабарова маслено блестели, весь вид его выражал бесшабашность.

Здороваясь с Николкой, Иванова удивленно подняла брови:

— Господи! А ты все растешь… Ну, не узнать уж, прямо мужик настоящий.

Пастухи и гости с трудом разместились в палатке. Николка, забившись в самый угол, с жадностью набросился на газеты и журналы, прислушиваясь и к разговору. Но вот уже рассказаны поселковые новости, пастухи и гости с нетерпением поглядывают на Улиту, проворно выставляющую на столик стаканы и чайные чашечки. Иванова укоризненно покачала головой:

— Вы хоть не сразу-то всю ее пейте. — И, обратившись к Шумкову, спросила: — Ну как, Василий, дела. Удачно ли отел проходит?

— Да какое там удачно, — вяло отмахнулся Шумков. — Выкидышей много.

— Выкидыши? — Иванова нахмурилась. — Отчего выкидыши? Как вы допустили это? Вы что, первый год оленей пасете?

— Ну вот, я вам говорил, что мы и останемся виноватыми, — торжествующе оглядев пастухов, сказал Шумков. — Нехорошо, Наталья Петровна, только на нас одних вину сваливать — вы тоже виноваты…

— Да чего ты, Васька, лебезишь? — сердито перебил бригадира Фока Степанович. — Чего ты мямлишь? А ты, Наталья Петровна, тоже чепуху городишь, — обратил он гневное лицо к Ивановой. — Чего ты злишь нас? Мы и сами вину свою знаем, переживаем за оленей. Но получается, что вы болеете за производство, а мы — нет! Вы в кабинетах сидите — и все знаете! Вы даже советы наши всерьез не принимаете. Правление решило, правление постановило…

— Подожди, Фока Степанович, ты чего на меня кричишь? Это я на вас кричать должна. При чем тут правление? Разве его вина, что у вас телята гибнут?

— Вот-вот, — опять загорячился Фока Степанович, ободренный согласным киванием Ахани. — Я и говорю, что вы теперь ни при чем. А не вы ли заставили нас гнать стадо через эти проклятые торосы? Нарты все переломали! Продукты испортили! Важенок искалечили! Разве можно стельных важенок по такому тяжелому маршруту гнать? Мы вам предлагали изменить маршрут и провести отел на Малкачане? А вы что ответили? — Фока Степанович сделал кислое лицо и кого-то передразнил: — «Мы решили, мы постановили, мы приказали…» Вот и приказывайте! Полюбуйтесь на тридцать пыжиковых шкурок, принимайте их на склад, шейте из них кухлянки, шапки… Мало вам? Еще скоро подохнут — еще подбросим. А вы командуйте, изводите оленей… Правильно я говорю, ребята, или нет? — Фока Степанович обвел пастухов ожидающим взглядом и остановился на Ахане.

— Праульно, праульно, Фока! — ободряюще закивал старик.

— Ну, а теперь ты объясни мне все по порядку, — спокойно и строго попросила Иванова, обращаясь к Шумкову. — Кто тебя заставил на эти торосы лезть?

Шумков, порывшись в нагрудном кармане пиджака, достал злополучную беляевскую записку.

— Вот, пожалуйста, читай, тут написано, что за самовольное изменение утвержденного правлением колхоза маршрута меня снимут с должности бригадира.

— Та-ак, все ясно… — прочтя записку, задумчиво сказала Иванова. — Да, Беляев, конечно, делу навредил, но и ты хорош — не мог настоять? Наконец, мог бы самовольно остаться — ты же бригадир, ты руководитель! А руководитель должен быть решительным в критическую минуту, особенно если чувствует за собой правоту.

— А меня бы за это сняли с бригадирства.

— Да хоть бы и сняли! Ну и что? Вначале бы, может, и наказали, но потом бы наверняка разобрались, и все стало бы на свои места. Значит, ты, Василий, не столько о деле печешься, сколько о своем благополучии. Ты знал, что стельных важенок нельзя через торосы гнать! Знал? Эх ты! Стыдно мне за тебя, Василий, стыдно! Подумаешь, с бригадирства его снимут!.. А если мне сейчас скажут: товарищ Иванова, ликвидируйте в колхозе всех оленей, оленье хозяйство — невыгодная отрасль? Да я глаза тому человеку выдеру, уйду с председательской должности, но не подчинюсь такому решению, потому что убеждена: оленеводство — доходнейшая отрасль нашего хозяйства. В общем, ты, Василий, бригадир, ты главный ответчик за свое стадо — с тебя и спрос будет по всей строгости. Что, пастухи, правильно я сказала или нет?

Сбитые с толку таким оборотом дела, пастухи некоторое время растерянно молчали, наконец Аханя, покачивая головой, неуверенно сказал:

— Праульно тибе говорили, Васька тоже праульно говорили сначала, потом тибе ище лучче говорили. Эти Беляев суксем все напутали…

— Вот видишь, Василий, Аханя тоже со мной согласен, так что сделай для себя вывод. А Беляев теперь на общих работах работает, — неожиданно объявила Иванова. — Запил без просыпу. Ох уж эта водка, скольких людей она погубила! Собрать бы всех погибших от водки, сосчитать бы их… А сколько семей разрушенных, судеб разбитых. Ведь эти пьяницы не столько себя травят, сколько окружающих. Вот ты, например, Хабаров, — Иванова с неприязнью взглянула на Хабарова. — Зачем ты полный рюкзак водки сюда привез? Напьетесь вы сейчас, а что хорошего-то в этом? Объясни мне, ты ведь почти с высшим образованием, будущий специалист…

Пастухи и каюры пристыженно молчали. Фока Степанович напряженно смотрел на Хабарова, точно ждал от него помощи. Костя сидел скромно потупившись. Аханя, положив на колени жилистые смуглые руки, чуть пошевеливая пальцами, о чем-то спокойно и сосредоточенно думал — может, над вопросом председательши, но может, и о другом чем-то… Все сидящие в палатке напряженно ждали, что ответит председателю пьяница Хабаров. Хабаров, низко опустив голову, молчал. Но вот он поднял голову, спокойно и сурово, четко выговаривая слова, сказал: